Книга Русская басня - Николай Леонидович Степанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подносит... шарик из навоза.
На вкус и цвет
Товарища, как говорится, нет.
УМНИЦА
«Ни капли гордости аль совести. Эх ты! —
Ворчал свинье Кудлай.— Есть разные скоты,
Но ты поистине особая скотина:
Тебя не оскорбить ни словом, ни пинком.
Наплюй тебе в глаза — умоешься плевком.
Скажи, пожалуйста: опричь тебя, по ком
Гуляет часто так хозяйская дубина?»
«Эхма! —
Хавронья хрюкнула.— Большого ты ума.
Недаром ребра видно.
Ну, малость и побьют. Подумаешь: обидно!
Бокам, чай, больно да спине?
При чем же совесть тут? Голубчик, да по мне,
Так, право, все равно: что бита, что не бита.
Не гнали б только от корыта!»
Свинья, а в ней ума какая бездна скрыта!
Философ — не свинья!
Ведь рассуждает как? Ну, ровно бы по нотам!
С согласья вашего, читатели-друзья,
Да будет басенка сия
Посвящена российским... «патриотам»!
ЛОЖКА
Набив пустой живот
Картошкою вареной,
Задумался Федот.
Задумавшись, вздремнул и видит сон мудреный:
Все ожило кругом! Ухват забрался в печь,
Горшки заспорили с заслонкой,
И ложка на столе неслыханную речь
Вдруг повела с солонкой:
«Вот так вся жизнь прошла без радостного дня.
Дает же бог другим удачу?
А мне... Нелегкая, знать, дернула меня
Родиться ложкою — мужицкой на придачу.
Век сохну за других. Гляди, который день
Федот наш мается, слоняется, как тень?
Жена свалилася, у деток золотуха.
В могилу всех сведет лихая голодуха.
Меж тем чтó делает Федот?
Уж хуже голода каких еще прижимок?
Нет, он последнюю телушку продает
Из-за каких-то недоимок.
Как можно дальше жить — не приложу ума.
Так лучше уж своим терзаниям и мукам
Я положу конец сама!»
Тут, крикнувши: «Прощай, кума!»,
Бедняжка треснулась о пол с великим стуком.
«Постой!.. Разбилася!.. Эхма!»
Федот во сне метнулся,
Но в этот час проснулся
И в ужасе схватился за виски.
От ложки на полу и впрямь лежат куски.
«Фу, дьявол! Это ж что ж? Мне снилось аль не снилось?
В башке ли малость... прояснилось?
Ох! — застонал Федот от яростной тоски.—
Что ж делать? А? Пойти до одури напиться?
Аль утопиться?»
ОПЕКУН
Такое диво в кои веки:
Совсем на днях сановник некий
Сиротский посетил приют.
«Великолепно! Превосходно!
Ну, прямо рай: тепло, уют...
Детишки — ангелы. А честь как отдают!
И маршируют?»
«Как угодно,—
По отделеньям и повзводно..»
«Быть может, «Славься» пропоют?
Восторг! Божественно! И этому виновник?..»
Смотритель дал ответ: «Я-с и моя жена».
«За все вам русское мерси!— изрек сановник.—
Такая именно нам школа и нужна,
С патриотической основой,
Я очень ваш почин ценю.
Я доложу о вас... Я в долг себе вменю...
А здесь — столовая? Доволен и столовой.
Позвольте мне меню.
Как?!— вдруг вскипел наш гость.— Молочный суп... Жаркое...
И это... это — в пост!
Черт знает что такое!»
«Ваш-сясь! Питание... Малютки... Хилый рост...
Из бедноты сиротки...
Родные померли все больше от чахотки...
Врачи...»
«Врачи нахально врут!
Не допущу потворства!
С поста не мрут,
А мрут — с обжорства!»
«Ведь этакий вандал!» —
Иной читатель скажет гневно.
А я б опекуна такого оправдал:
Ведь он от голоду ни разу не страдал,
А от обжорства — ежедневно!
ГАСТРОНОМ
«Как звать тебя?»
«Памфил Босой».
«Подумать, гастроном какой тут объявился!»
Заводчик так рабочему дивился:
Бедняга-гастроном гнилою колбасой
Давился.
«Знать, заработки хороши?» —
Хозяин вымолвил ехидно.
«Куда! — вздохнул Памфил.— Гроши!»
«Гроши? Оно и видно.
Где мастер?»
«Здесь!»
«Пиши...
За лишний жир... вот этому вот... графу...
Целковый штрафу!»
Пожалуй, скажет кто: «Ну, мыслима ль когда,
Хоть и в хозяине, такая подлость, друже?
Так не бывает!»
Господа,
Бывает так,— хоть, правда, не всегда:
По большей части — хуже!
ЛИЦЕДЕИ
Недавно случай был с Барбосом:
Томила пса жара,
Так средь двора
Клевал он носом.
А не заснуть никак! Усевшись на тыну,
Сорока-стрекотуха
Мешала сну.
«Ой, натрещала ухо...
И принесло же сатану!
Чай, больше места нет?.. Послушай-ка, болтуха:
Уж ты б... таё...
Недалеко до лесу...
Летела б ты, ей-богу, к бесу!»
Сорока же — свое:
То сядет, то привскочит,
Слюною глазки мочит,
Псу жалобно стрекочет:
«Голубчик, не озорь!
Ведь у меня, гляди, какая хворь:
Я так измаялась, устала,—
Пить-есть почти что перестала,—
Вся измытарилась и сердцем и душой,
Скорбя о братии меньшой!
И ко всему щеку раздуло... вспухли губы...
Ох, смертушка! Нет сил терпеть зубную боль!»
«Щека и губы... Тьфу!— рычит Барбос.— Позволь,
Трещотка чертова, кому бы
Врала ты, да не мне.
Где ж видано, в какой стране,—
Уж разве что во сне,—
Чтоб у сороки