Книга Золото Хравна - Мария Пастернак

— Пустые страхи.

Торлейв вырос на хуторе Пригорки, вблизи многих других усадеб. Его добрый нрав, а также мастерство резчика, плотника и столяра доставляли ему немало заказов. Его звали, когда надо было построить и украсить дом или стабур, но в основном он получал небольшие заказы. Скамьи, столешницы, табуреты, полки, сундуки, люльки мастерил он быстро и на совесть, вещи выходили из его рук прочные, ладные и служили долго. Молодого резчика часто приглашали то в одну, то в другую усадьбу, так что он был знаком с каждым бондом и крестьянином в округе. Знал он также всех батраков и работников, всех арендаторов, многих охотников, смолокуров и лесорубов, что промышляли в этих краях.

Близких родичей, кроме тетки Агнед, у него не было. Агнед заботилась о нем с тех пор, как он вернулся из монастыря. Она же нашла временных арендаторов для усадьбы Пригорки. Арендаторы не слишком радели о хозяйстве, но их усилий хватало для выплаты ежегодной подати королю и на денарий святому Петру[47] оставалось, а большего от них и не требовалось.

На постоялом дворе «Красный Лось» Торлейв с детства слышал много странных историй о старой Йорейд, ее дочерях и внучке. Однако ни его мать, Вендолин, ни отец, ни тетка Агнед, ни сам он никогда не верили этим россказням. Йорейд когда-то немало усилий приложила, чтобы вылечить его отца, и Вендолин часто повторяла, что, если бы не старуха с Таволгового Болота, Хольгер ни за что бы не протянул так долго.

Торлейв не раз вместе с Вильгельминой гостевал у ее прабабки. Ему даже нравилось бывать у старухи: так весело было им с Вильгельминой бежать вдвоем на лыжах, потом греться у простого, в несколько камней очага, слушать истории, которые рассказывала Йорейд. Низкий ее голос обладал удивительной силой и глубиной. Когда Йорейд говорила свои сказки, все вокруг будто исчезало — оставались лишь дверги[48], тролли, альвы[49], о которых она рассказывала, их волшебные леса и чертоги, заколдованные реки и горы, полные тайн.

Торлейв внимал сказкам сосредоточенно: так деды его когда-то внимали вдохновенным речам скальдов. Однако ум его, скептический и трезвый, далеко не всё принимал на веру. Торлейв смеялся, когда Вильгельмина относила в сени блюдечко сливок для ниссе, и подшучивал над ней, когда, просыпав соль, она зажмуривалась от страха и торопливо бросала щепотку через левое плечо.

Они обошли всю усадьбу и уже возвращались в дом, когда Вильгельмина остановилась у амбара — посмотреть на оставленные охотниками следы.

— И что это еще за новоявленный дядюшка? Никогда я не слышала о нем от отца.

— Сегодня я ночую у вас на хуторе.

— Ты думаешь, я испугалась?

— Нет, Рагнар Кожаные Штаны, ты ведь бесстрашный воин. По правде говоря, испугался я. Может, тебе до приезда Стурлы лучше пожить у моей тетки? Она будет только рада.

— А Кальв и Оддню? — удивилась Вильгельмина. — Как они справятся с хозяйством без меня?

— Значит, я переселяюсь к вам. Заодно и Кальву помогу.

— Что это?

У самой ограды уходило в нетронутый снег круглое отверстие, будто в сугроб ткнули палкой. Вильгельмина запустила руку в снег по локоть и извлекла на свет тяжелый арбалетный болт.

— Взгляни, Торве!

Он взял стрелу из ее руки.

Болт был короткий, без оперения. Торлейв стряхнул снег, и зазубренный наконечник засиял при полуденном солнце всеми четырьмя гранями. Черенок был глубоко всажен в толстое древко, скрученное из сухой свиной кожи, и обмотан для крепости суровой нитью. На серебре чернели врезанные в металл ряды знаков.

— Руны…

— Он серебряный! — воскликнула Вильгельмина. — И правда руны. Ты можешь прочесть?

— Похоже на старший футарк[50], — сказал Торлейв. — Только написана какая-то околесица… Возможно, это финские руны. Или, может, они спутаны нарочно, так бывает.

— Зачем?

Торлейв нахмурился:

— Не знаю. В монастыре меня не учили лопарской тайнописи.

— Торве! Это же колдовство, — упавшим голосом произнесла Вильгельмина. — Руны запутывают, когда хотят усилить заклятье, мне говорила об этом Йорейд. Что же нам делать? — Она с тревогой подняла глаза на Торлейва. — Йорейд читает любые руны! Она знает силу серебра. Она бы объяснила, что все это значит.

— Даже ребенку известно, для чего стреле делают серебряный наконечник, — пробормотал Торлейв, разглядывая находку. — Мы должны вернуть его охотникам и не встревать в их темные дела. Мне все это не по душе.

— Мне тоже, Торлейв!

— Надо сбегать в «Красный Лось» и отдать им их игрушку. В конце концов, эта штука немало стоит. Мы же не воры. Не будь он из серебра, я бы выбросил его в ту прорубь, что утром рыбаки проделали во льду у омута.

— Йорейд говорит, руны бывают добрыми и злыми.

Торлейв пожал плечами.

— Схожу к Агнед и оставлю у нее стрелу; пусть отдаст им, когда они вернутся.

— Пойдем вместе, — предложила Вильгельмина. — Я давно хотела навестить Агнед. Только я останусь в верхнем жилье, вниз спускаться не буду, раз там живут эти охотники. Не хочу с ними снова встречаться.

— Агнед будет рада, если ты придешь. И мне спокойнее за тебя. А охотников нечего бояться. В Городище будет кому за тебя заступиться.

— Пойдем прямо сейчас! Я только скажу Кальву, что не вернусь до утра. И попрошу Оддню, чтобы вечером проверила все запоры: Кальв стал стар, а у нее все же память получше.

— И пусть не выходят на двор с наступлением ночи! — добавил Торлейв.

Вильгельмина рассмеялась.

— Они такие суеверные, Торве, они и сами ни за что просто так не выйдут! Но я удивляюсь тебе: ведь это ты мне говорил, что не существует ни ётунов, ни троллей, ни альвов, ни ниссе… хотя и жаль.

— Я и сам теперь уже ничего не знаю, кто существует, кто нет, — сказал Торлейв, разглядывая болт у себя в руке.

— Ниссе уж точно существует! Кто же иначе кладет на Йоль монетки и пряники в мои башмаки?[51]

— Стурла Купец! — со смехом отозвался Торлейв, уворачиваясь от снежка, со всего маху запущенного в него Вильгельминой.