Книга Голоса - Ксения Коваленко

Не зная с чего начать, он просто открыл окно и сразу же его закрыл, так как тяжелый мокрый снег моментально засыпал широкий подоконник. Смахнув ладонью еще нерастаявшие снежинки вперемешку с холодными капельками на пол, он тяжело опустился на ее кровать. «Как противно».

Под матрасом ничего не было. «И куда же ты все спрятала? Неужели в стол? Если да, то такого банального решения я от тебя не ожидал». Он открыл верхний ящик стола. Взгляд упал на большую коленкоровую тетрадь. «Дневник», – прочитал он на первой заглавной странице. «Еще одно маленькое разочарование. Ну, я надеюсь, что хотя бы крестиком ты не вышиваешь».

Удо начал читать первую запись то собирая морщины на узком лбу, то растягивая обветренные губы в улыбке.

«День первый», – уж не задумала ли ты написать Библию, усмехнулся он. Итак.

«День первый.

Здравствуй, бумага. Совершенно не могу понять для чего я все это пишу, – просто под рукой оказалась чистая тетрадь. Я знаю, – меня ненадолго хватит: через пару дней я заброшу все это, так что не бойся, я не долго буду раздражать твою ровную поверхность звуками, превращенными изгибом руки в замысловатую вязь неразборчивого почерка».

«День второй.

Мне страшно. Я тоже имею право на страх».

«Ха-ха! Значит и ты, мое нежное дитя, сомневаешься в каждом своем шаге и измеряешь его до дюйма. Движения твоего тела и порывы твоей души никогда не пересекутся. Как тяжело разгадать тебя, ухватившись за едва заметную ниточку твоих странных мыслей».

Он поднял голову и посмотрел на плоскость потолка. Затем вновь принялся читать, едва вникая в смысл написанного.

«Криминал. Ей нужно работать в разведке. Это нечитаемо».

«День черт знает какой.

Я влипла. Полюбить того, кого не видела ни разу… Абсурд… Но тем не менее…».

Записей было немного. Понятно, что приумножалось их число лишь от случая к случаю, но для Удо и этого количества было куда более чем достаточно.

«Это кого же ты полюбила? Уж не невидимку ли»?

Внезапно он увидел целую стопку писем, которую почему-то не заметил изначально. Единственными символами, напечатанными на конверте, были четыре больших буквы, которые складывались в знакомое имя: Эмми.

«Что-то я не припомню, чтобы к нам заходил почтальон. Или он приходит только к избранным?»

Он читал и с каждой новой строчкой приходил в звериное бешенство. Последнее прочитанное письмо он смял, но сразу опомнился, – разгладил лист и сам прекрасно понимал, что это никуда не годится. Едва не выбивая клавиши из своих ячеек, он быстро набрал аналогичный текст на своем ноутбуке, распечатал, вложил в его в конверт и пошл обратно в комнату Эмми. С великим трудом заставил себя положить все это на место так же аккуратно, как оно до него лежало.

Всю ночь он не спал, ворочался и терзал одеяло, включал настольную лампу и до слепоты в глазах смотрел на ее электрическое сияние. Утром он слышал, как Эмми встала на пробежку. Ему захотелось выйти из спальни, схватить ее за руку и сказать, что больше ей ни к чему скрывать эту публицистическую связь с извращенцем графоманом.

Он проглотил слюну и налил в тонкий длинный стакан для коктейля немного воды из изящного стеклянного графина. Цедя пресную воду сквозь ровные мелкие, как у животного, зубы, он размышлял что ему делать дальше.

Рано утром он пошел в магазин и долго выбирал миниатюрные камеры наблюдения пока к нему не подошел долговязый консультант в очках с прямоугольными стеклами, отражающими свет, из-за чего было невозможно рассмотреть его глаза. Шея его (настолько тонкая, что он сам боялся повернуть ею) едва удерживала классически остриженную голову этого поставленного угождать и раздавать бесплатные советы юнца. Все его движения были ломанными. Казалось, он вовсе не намеривался их совершать, и тело само по себе решало, что ему сделать. Издалека он напоминал циркуль, шагающий от одного края листа до другого.

– Могу я вам чем-то помочь? – он сдвинул очки немного вниз по узкой переносице и с неимоверной учтивостью во взгляде посмотрел на мрачного Удо. Казалось, очки он носил исключительно для солидности.

– К моему великому сожалению, помочь вы мне ничем не можете, но вы вполне можете продать мне какую-либо из ваших, я надеюсь, хороших и достаточно эффективных камер, – Удо отвернулся от продавца и вновь погрузился в созерцание этих занимательных для него вещиц.

Юноша изящно поправил очки, держась за оправу ухоженными руками, и повернулся к Удо в пол – оборота, чтобы тот мог видеть только его профиль с надменно искривившимися губами.

– Могу я узнать для какой цели вы желаете приобрести данное оборудование? – сказал он более холодным и даже несколько официальным тоном, давая понять Удо, что ему глубоко наплевать на такого невежду как он, и ему приходится возиться с ним только из обыкновенной человеческой вежливости и высокой процентной ставки от каждой проданной им вещи.

– По-моему, вы пытаетесь узнать то, что вас совершенно не касается. Какая вам разница для чего мне нужна эта камера?

Продавец вернулся за свой прилавок, проклиная про себя этого идиота, который с самого утра в конец испортил ему настроение.

– Меня не интересует ваша личная жизнь. Мне вполне достаточно своей собственной. Зная для чего вы ее приобретаете, я могу подобрать наиболее подходящий вариант именно для ваших целей какими бы необычными они не были.

– Мне все равно, я беру вот эту. Две штуки, – он слепо ткнул пальцем в сверкающее без единого пятнышка стекло витрины, пронзительно зазвеневшее. На нем остался большой отпечаток пальца.

Продавец недовольно покосился на стекло и, небрежно упаковывая камеры и маленький экран отображения, вспоминал куда он вчера убрал тряпку и средство для мытья стекол.

Пожалуйста, – протянул он Удо его покупку, которую тот молча запихнул в рюкзак, свисающий до самых пяток. – Заходите еще…

– Непременно.

Теперь он чувствовал себя намного лучше: нужно было только дождаться пока дом останется пустым и приделать эти ЦРУшные изделия, поломавшие и оборвавшие уже не одну жизнь.

Укрепить камеру у входа не составило большого труда: он просто сунул ее в фонарик, освещающий парадную дверь, направив не моргающий глаз объектива на дорожку, протянувшуюся от деревянного порога, плавно перетекающего в ступени до асфальта, укрывшего, как серое одеяло, улицу с бесконечно снующими машинами.

Со второй камерой пришлось повозиться. Удо решил приладить ее с внешней стороны окна над самым карнизом на случай, если этот поэтичный деградант решит воспользоваться окном.

Перерыв гараж и чердак, он все же отыскал довольно длинную и довольно старую приставную лестницу. После скептического осмотра он заключил, что если не будет делать слишком резких движений, то не упадет вниз.

Аккуратно и неуверенно наступая на трещащие и слегка прогибающиеся под его весом ступени, он достиг уровня карниза. Проделав в нем две дырки, он с помощью винтов и мотка проволоки для большей надежности, пыхтя от усилий, крепил камеру и удерживал спорное равновесие, балансируя на лестнице, готовой в любую минуту развалиться напополам.