Книга Сквозь игольное ушко - Ольга Литаврина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тамара. Подруга Виктора. Я здесь временно не жила, а теперь заселяюсь по новой!
Малышевым ничего не оставалось, кроме как ошарашенно кивнуть в ответ – и, как через минное поле, пробраться по грязнющей прихожей к дверям своей квартиры. Войдя, они, не сговариваясь, несколько минут сидели в «санитарной комнате», с облегчением вспоминая, что и туалет, и ванная, даже плита и обогреватель у них свои, автономные. После, утром, пол пришлось тщательно отмыть – то, что в темноте Малышевы приняли за мусор, оказалось… растоптанными фекалиями Викторовых гостей! Но это все потом. А тогда позвонила неунывающая Ленка. Маринка, честная жена, не выдержала и рассказала ей все.
Естественно, Ленка принялась настойчиво звать их к себе. И, конечно, Веньке некстати вспомнились ее формы и действительно необычный темперамент. Сначала робко Малышев принялся уговаривать жену ехать в гости. Но расстроенная Маринка вдруг наотрез отказалась. Или что-то почувствовала между ним и Ленкой, или и впрямь на фоне беременности не имела сил тащиться на ночь глядя через всю Москву. Или, наконец, возникла третья причина, о которой Венька и думать забыл? Теперь уж не спросишь…
Словом, в тот раз они крупно поссорились, и упрямый Венька все-таки отправился в гости, хотя сексуальный позыв к тому времени у него уже пропал. Расстроились все: и нетерпеливая Ленка, и жена, справедливо ожидавшая внимания в своем положении, и, главное, сам Венька, всю ночь ломавший голову: как выскочить из пошлого любовного треугольника.
Утром, покинув недовольную Ленку, Малышев отправился на работу. Несколько раз он звонил Маринке, но она трубку не брала.
Впрочем, за общением и работой Малышев несколько отвлекся от своих проблем. Для полной психологической разгрузки текущий отчет постарался освоить по максимуму, но в то же время тянуло домой – нехорошо было на сердце. Сдав отчет пораньше, он скоренько собрался и полетел на метро к дому. Уже смеркалось, в общей прихожей, как всегда, оказалась разбитой лампочка. На кухне остались жирные вонючие сковородки – видно, и вчера Виктор приглашал гостей; в общем унитазе, давно разбитом с одного боку, кто-то так и не спустил за собой воду…
Но все эти ужасы оказались всего лишь цветочками по сравнению с увиденным в своей квартире. Нет, здесь было чисто и все казалось в порядке. Странным счел Венька только место их супружеской кровати, обычно стоявшей в углу, под окном. Теперь кровать стояла посреди гостиной, подальше от стен. Каждая ножка кровати находилась в отдельном, наполненном водой тазике. Сверху на одеяле валялась Маринина пижама. И тут взгляд Веньки сам собой упал на стену напротив, отъединявшую их комнату от соседа. Сначала он и не понял в сумерках, что за шорох донесся до него с той стороны. Нашарил выключатель, зажег свет – и остолбенел. Мелькнула в памяти картинка из детства на улице Серафимовича. Родные занимали в Доме на набережной огромную четырехкомнатную квартиру, с большой старинной ванной и большой, как лишняя комната, кухней, куда непонятно почему выходили двери грузового лифта. (Много позже, читая Юрия Трифонова, Венька узнал об истинном назначении этого лифта!)
Однажды, еще маленьким, разглядывая дверь пресловутого кухонного лифта, Венька краем уха слышал перебранку взрослых – тетки с бабушкой. Бабушка уверяла, что в кухне «через грязную посуду» после теткиных гостей появляются черные тараканы. И что нужно быть аккуратнее, а то потом «эту заразу не выведешь!». Что отвечала недовольная тетка, Венька не запомнил. А вот то, что говорила баба Маня, запомнил – и вот почему. Как-то утром, встав раньше всех, он решил проверить бабкины слова – и отправился на разведку. В кухне никого не обнаружилось, правда, и грязной посуды не оказалось! А вот в ванной… В огромной белой ванне в панике метались три чернущих мощных пахана тараканьего мира, пытаясь вылезти и беспомощно скользя по белому фаянсу. Венька остолбенел, точно так же, как остолбенел сейчас, на Бауманской, не в силах отвести глаз от толстых черных блестящих надкрылий, длинных усов и лапок, создающих отчетливое характерное шуршание. Но самыми омерзительными казались толстые скрипящие брюшки из двигающихся кожистых пластин – таких же, как у шланга в ванной. Брюшки изгибались, пластины соединялись и расходились с шелестом – и почему-то представлялось, какая жуткая желтоватая масса полезет из них, если надавить каблуком. Венька был так ошарашен, что и не подумал включить душ – и попросту смыть в отверстие ванной незваных гостей. Да и как поместились бы они? Он стоял тогда в ванной до тех пор, пока не появилась вообще-то добрейшая бабуля – и не вынесла тараканов, в ведре с водой, в унитаз…
Все это промелькнуло в уме Малышева скопом, как картинки из мультиков. И опять, как тогда, он замер перед заляпанными обоями, где – прямо на высоте человеческого роста, – как в кошмаре, замерли те же самые как будто три тараканьих лидера, от волнения с шелестом виляя лапками и усами, а самое отвратительное – как напоказ выгибая кожистые брюшки!
Господи, а он-то верил, что эта кабацкая порода давно перевелась в Москве! Много лет уже не представлял никаких других, кроме рыженьких, маленьких и суетливых вырожденцев! Конечно, Венька со всей силы вдарил по паханам толстой подошвой тапка. И, конечно, они кинулись врассыпную, оставляя на обоях ту самую желтоватую гноемассу из придавленных брюшек…
И это на стене рядом с их постоянной супружеской кроватью! Надеясь успокоить напуганную Маринку, Малышев ринулся в маленькую комнату. И здесь, на привезенном от родителей диване, тоже с утопленными в тазиках ножками – чтоб ни одно насекомое не наползло в кровать! – он и впрямь нашел свою суженую…
И вовремя: состояние Марины явно требовало медицинской помощи.
Она лежала навзничь на смятом покрывале, неестественно выгнув спину, как при судорогах. Веньке бросилось в глаза ее мертво-бледное лицо с полузакрытыми, закатившимися под лоб глазами и струйка розовой пены на синих губах… Почему-то именно и врезалось в память: белки глаз под прикрытыми веками; сведенный судорогой рот с оскаленной полоской зубов; подсохший красновато-бледный след от угла губ.
Потом, ожидая «Скорую», Малышев обратил внимание на журнальный столик у дивана с чуть недопитой бутылкой «Столичной» и на железную открывалку возле изрезанного баллончика с ядовитой жидкостью от тараканов; и на стакан с коктейлем белой и черной жидкости на дне. Попробовал даже глотнуть из стакана: обжег горло сорокаградусной и поперхнулся отвратительной черной тараканьей морилкой – долго потом ощущал сведенный судорогой желудок… А дальше все пошло кувырком. Малышев постоянно ловил себя на мысли, что все происходит не с ним, молодым самостоятельным преподавателем, и не с его молодой и вполне адекватной женой…
Полчаса езды на «Скорой». За железным забором – целый комплекс корпусов 20-й городской больницы. Прямо из приемного покоя Марину забрали в реанимацию, а Веньку отправили домой. Назавтра ему предстояло привезти обычные вещи, паспорт Маринки и остальные необходимые документы и забрать все лишнее.
Удивительно, но в дальнейшем время, проведенное Венькой в первом браке, так и не ушло до конца в тень памяти. Хоть и кончилось оно печально. Так печально, что Малышев решил: больше такого эксперимента не повторять.
