Книга Сказки - Эдуард Успенский

— Вот я знаю такое дело, — говорит жена Глафира, — что без барышей не останешься. Такой народный промысел. Добудь-ка сотню-другую рублей и всё увидишь.

Бросился Федот по товарищам стрельцам. У кого рубль занял, у кого два и собрал как раз двести рублей. (Столько у него много было товарищей.) Принёс жене.

— Ну, — говорит она, — купи теперь на все эти деньги разного шёлку. Чем ярче, тем лучше.

Федот пошёл на ярмарку и накупил много-много разного шёлку. Просто целый шёлковый букет. Когда он домой шёл, вся ярмарка на него оглядывалась.

Жена Глафира взяла шёлк и сказала:

— Не тужи. Молись Богу да ложись спать. Утро вечера мудренее.

Федот задумываться не стал и немедленно спать улёгся. Он так на ярмарке утомился.

Муж заснул, а жена вышла на крылечко, развернула свою волшебную книгу — тотчас явились перед ней два неведомых молодца: что угодно приказывай.

Она им говорит:

— Вот что, ребята. Возьмите этот шёлк и за единый час сделайте мне ковёр, да такой, какого в целом свете не видывано.

Ребята затылки почесали и попросили разъяснений.

— Чего тут непонятного, — говорит Глафира. — Сделайте, чтобы на нём всё королевство было вышито и с городами, и с реками, и с озёрами. Чтобы солнце сияло, церкви сверкали, а реки отблескивали. И чтобы зелень кругом.

Принялись они за работу и не только в час, а в десять минут изготовили ковёр, какой им заказали. Отдали его стрельцовой жене и вмиг исчезли, словно их и не было. (Цены нет таким ребятам.)

Наутро жена отдаёт ковёр мужу.

— На, — говорит, — понеси его на гостиный двор и продай купцам. Да смотри, цены не запрашивай. Что дадут, то и бери.

Федот и рад. Он был мужчина простоватый, типовой, торговаться не умел. Взял он ковёр и на гостиный двор отправился. Не знал он тогда, что от этого ковра у него большие неприятности начнутся. Идёт он по гостиным рядам и от радости сверкает. И ковёр у него на руке тоже сверкает всеми шёлковыми красками.

Увидал один купец, подбежал и спрашивает:

— Послушай, почтенный! Продаёшь, что ли?

— Да нет, — говорит стрелец. — Я этот ковёр прогуляться вывел. Свежим воздухом подышать. Конечно, продаю.

— А что стоит?

— Ты — торговый человек, ты цену и уставляй.

Купец думал, думал, думал, не может оценить ковра да и только! И недооценить нельзя, и переплатить не хочется.

Подскочил другой купец, за ним третий, четвёртый. Все свои лавки пооставляли. Собралась толпа великая. Смотрят на ковёр, дивуются, а оценить не могут.

В то время мимо гостиных рядов проезжал дворцовый комендант Власьев. Увидел он этот митинг, решил разузнать, о чём толкует купечество. Вылез из коляски, пробился в середину и говорит:

— Здравствуйте, купцы-торговцы заморские. О чём речь у вас?

— Да вот, — говорят бородачи, — ковёр оценить не можем.

Комендант посмотрел на ковёр и сам поразился:

— Слушай, стрелец, откуда у тебя такой ковёр? Он тебе явно не по чину.

Тут и купцы закудахтали:

— Верно! Верно! Не по чину ковёр.

— Может, ты, стрелец, во дворец какой случайно забрёл?

— Ещё чего? — обиделся стрелец. — В какой такой дворец? Его моя жена вышила.

— Сколько же тебе дать за него?

— А не знаю, — отвечает стрелец. — Мне женой велено не торговаться. Сколько дадут — то и наше.

— Ну вот тебе десять тысяч! Стрелец взял деньги и отдал ковёр.

А комендант этот завсегда при короле находился. И пил и ел за его столом.

Вот он поехал к королю обедать и ковёр повёз. Съел он там за столом первое и второе, а между пятым и шестым говорит:

— Не угодно ль вашему величеству посмотреть, какую славную вещь я сегодня купил?

Король взглянул — так и ахнул! Вот это ковёр!

Он всё своё царство как на ладони увидел. Все границы в нём размечены! Все спорные территории правильно обозначены. И по цвету на шёлковом ковре чувствуется, где хорошие соседи живут, а где — басурманы всякие.

— Ну, Власьев, утешил. Ну, комендант, что хочешь, а ковра тебе не отдам.

Сейчас вынул король двадцать пять тысяч и отдал слуге своему из рук в руки. Без всякой ведомости. А ковёр во дворце повесил.

«Ничего, — решил комендант Власьев, — не буду с ним спорить. Я себе другой, ещё лучше, закажу».

Не стал он это дело откладывать: после обеда взгромоздился в свою комендантскую коляску и велел кучеру ехать к Федоту-стрельцу.

Разыскал он стрельцовую однокомнатную избушку (точнее, однокухонную, комнат в избе вообще не было), вошёл в дверь и замер, разинув рот. Нет, он не каравай увидел какой-нибудь, не пирог с грибами, а увидел он жену Федота-стрельца.

Перед ним такая красавица была, что век бы глаз не отводил, а на неё таращился бы. (В наше несказочное время таких в телевизор дикторшами приглашают.) Среди царских фрейлин ни одной даже близко похожей не было.

В ту же минуту он и себя и своё дело позабыл. Сам не ведает, зачем приехал. Глядит он на чужую жену, а в голове мысли мелькают: «Это что же делается? Я хоть и при самом короле служу полвека и генеральский чин на мне, а красоты такой и не видывал».

Тут Федот появился. Комендант ещё пуще расстроился: «Где это видано и слыхано, чтобы простой стрелец таким сокровищем владел?»

Он так обалдел и расстроился, что насилу опомнился. Ничего не сказал и нехотя домой убрался.

С той поры комендант Власьев сам не свой сделался. И во сне и наяву только и думает, что об этой прекрасной жене стрельцовой, Глафире. И еда ему не во вкус, и питьё, — всё она представляется.

Заметил это король и стал его пытать (в смысле выпытывать):

— Что с тобой поделалось-произошло? Али кручина какая измучила? Какой-то ты скучный стал, совсем не комендантский.

— Ах, ваше величество! Видел тут я жену Федота-стрельца. Такой красоты во всём свете нет. Всё о ней думаю. Ну почему дуракам такое счастье?

Король заинтересовался. Решил сам на это счастье посмотреть. Не стал он приглашения от Федота-стрельца дожидаться, велел заложить коляску и поехал в стрелецкую слободу.

Входит в жилище, видит — красота невообразимая. Стоит юная женщина. Кто ни взглянет: старик ли, молодой ли, — всякий без ума влюбится. Вся она аж светится на своей кухне, будто лампа матовая внутри у неё горит.

Король чище Власьева обалдел. Он думает про себя: «Чего это я холост — не женат хожу? Вот бы мне жениться на этой красавице. Нечего ей быть стрельчихой. Ей королевой быть следует».