Книга Хроника смертельной весны - Юлия Терехова

На одной из таких вечеринок, в гостях у Годара — он тогда жил на Монмартре недалеко отсюда — я повстречалась с молодым британским офицером, летчиком — Реджинальдом Скоттом.

— Реджинальд Скотт? — заинтересовалась Катрин. — Сэр Реджинальд Скотт? Который был директором Скотленд-Ярда? Я его знаю!

— Тогда он не носил титула и был просто майором британских ВВС. Ах, как он был хорош! Твой муж напомнил мне его — не внешне, а внутренне — такой же несгибаемый стержень в характере. Но еще Реджинальд отличался непоколебимым чувством долга перед родной страной. Ради которой он мог пожертвовать даже собственным счастьем.

— Так это вы учили его танцевать танго?

— Кто же еще?..

апрель 1959 года, Париж, Монмартр

…— Остановите здесь! — Реджинальд протянул таксисту десять франков. — Выходим, darling![376]

Дверца «Рено» распахнулась и на мостовую опустилась изящная ножка, с тонкой щиколоткой и высоким подъемом, обутая в замшевую лодочку на шпильке: — Зачем мы здесь?

После пары бокалов божоле виллаж голос молодой женщины звучал весело, даже, пожалуй, излишне весело.

— Имей терпение, — Реджинальд подхватил ее под руку.

Женщина взглянула на него поверх огромных, словно тарелки, солнечных очков. У нее были умные карие глаза, в обрамлении длинных ресниц. Она огляделась вокруг. Улица, застроенная старинными, но довольно разномастными домами, круто уходила вниз.

— Что это за место? — У Жики вдруг сжалось сердце от неясной тоски.

— Улица Лепик. Неужели не узнаешь?

— А я должна? — нервно усмехнулась женщина тонкими губами, окрашенными ярко алой помадой. — Любишь ты загадки!

— Здесь мало что изменилось со времен «La Ronda», — как бы между прочим заметил англичанин.

— «La Ronda»? Ты шутишь? Это было здесь? — потрясенная Жики чуть пошатнулась. — Не может быть!

— Вот в этом самом доме, милая, — он подтолкнул ее к подъезду. — Здесь прошло твое детство.

Над подъездом красовалась вывеска «Salon de coiffure Chez Susanne Selin»[377]. — Я могу туда войти? — поинтересовалась молодая женщина нерешительно. — Мне б хотелось посмотреть.

— Конечно. Это же просто парикмахерская, — Реджинальд удивился. — Смело заходи!

Легко сказать — смело заходи! Жики помнила очень четко, как однажды ранним июльским утром сорок второго года[378] раздался оглушительный стук в дверь. В комнату, где она, двенадцатилетняя девочка, спала, грохоча сапогами, вошли трое эсэсовцев, вытащили ее из кровати и приказали одеваться. На сборы ее матери дали ровно пятнадцать минут — немецкая педантичность! И начался их с мамой скорбный путь, который закончился в концентрационном лагере Генгенбах[379].

— Чем могу помочь, мадам? — хозяйка, полноватая, вульгарно накрашенная женщина пятидесяти лет, бесцеремонно оглядела Жики с головы до ног. Все — и одежда, и сумка, даже солнечные очки выдавали в посетительнице женщину небедную. И мужчина рядом — явно военный, хотя и не в форме. Каким ветром занесло их в ее заведение? Несмотря на яркую вывеску, парикмахерская явно переживала не лучшие времена — облезлые стены и старые кресла свидетельствовали об этом. — Меня зовут Сюзанна. Могу лично вас подстричь!

Под страхом смерти Жики не доверилась бы мастерству этой coiffeuse[380]. Волосы были предметом ее гордости — длинные, темные, блестящие, отливающие серебром на солнце, словно морские волны. — Как давно вы владеете этим салоном, мадам? — спросила она.

Хозяйка насторожилась: — А вам что за забота?.. Вы кто такие?

Реджинальд за спиной Жики многозначительно кашлянул — и Жики все стало ясно: скорее всего, конфискованное немцами помещение отдали этой петеновке[381], коллаборационистке! Наверняка не за просто так — скорее всего, она спала с каким-нибудь чином из гестапо — такое во время оккупации происходило сплошь и рядом. Но почему ей не обрили голову и не отправили в лагерь после Освобождения? Сменила любовника?

— Я хотела бы осмотреть дом, мадам, — примирительно попросила Жики. Если пойти на открытый конфликт с этой крысой, ее просто-напросто выставят. — Возможно, я куплю его.

— Не собираюсь я ничего продавать, — тон хозяйки стал на редкость неприветливым.

— Ну, насколько я понимаю, дом вам не принадлежит, — вмешался Реджинальд. — Но, если вы будете вести себя тихо, то у нас есть шанс договориться к обоюдному удовольствию…

— Договориться?! — в бешенстве заорала Жики, вылетев из салона, — Да какого дьявола я должна договариваться с этой мерзавкой! Это мой дом, я имею на него полное право!

— Возможно, через суд тебе удастся восстановить право собственности, — примирительно согласился Реджи, — но не забывай про судебные издержки, расходы на адвоката, скандал в прессе и прочие малоприятные детали. Мне кажется, лучше договориться.

— Я не буду даже обсуждать подобный вариант. Закон на моей стороне, — отчеканила Жики.

Если бы она только представляла себе, во что ввязывается!

Спустя месяц был назначен суд. Моник порекомендовала ей адвоката, с десятком выигранных дел подобного рода за плечами. Все, казалось, складывалось удачно. Но незадолго до начала процесса ее адвокат исчез. Бесследно, среди бела дня — вышел утром, чтобы идти в свою контору на улице Тронше, да так в ней и не появился. Место заслуженного мэтра занял его коллега — недавний выпускник Сорбонны. Тем не менее, процесс начался, и продвигался довольно мирно, пока Жики не вызвали для дачи показаний. И тут все обернулось кошмаром, которого она никак не ожидала.

— В каком возрасте вы попали в Генгенбах? — спросил адвокат, защищавший интересы мадам Селен.

— В двенадцать лет.

— Чем вы там занимались?

— А вы не в курсе, чем занимались в концлагерях, мсье? Мы работали там как рабы, с раннего утра до поздней ночи, не разгибая спины, невзирая на пол, возраст и состояние здоровья.

— Неужели? У меня несколько другие сведения. Но об этом чуть позже. Поведайте нам, мадам, чем занималась в лагере ваша мать, Адель Ришар?