Книга Светлое время ночи - Александр Зорич

Мерно поддакивая Овель, Эгин благодарил небеса за то, что не выложил ей всю правду о Лагхе и о своем путешествии в Ит и на Фальм сразу. То есть за то, что ему хватило выдержки не поступить так, как он запланировал еще давно. Милая головка Овель, занятая кроличьим пропитанием, явно не выдержала бы такого обилия невероятных новостей.

– А впрочем… Милый мой Эгин, ну их к Шилолу эти цветы! И чего я вдруг схватилась за эту дурацкую тему? Наверное, всему виной мое смущение. Хоть я теперь и княгиня, вы все еще наводите дрожь на мой голос! Впрочем, всегда было так, – с этими словами Овель снова приникла к Эгину, взяла его за руки и заглянула ему в глаза.

На ее лице была написана нежность, чистейшая, шелковая нежность, милостивые гиазиры! Ее глаза сияли счастьем и струились любовью, ее голос был снова напитан молочной, девичьей певучестью, а улыбка была такой лукавой!

– Мы просто отвыкли друг от друга, – почти шепотом сказала Овель, не отрывая своих глаз от глаз Эгина.

Что ж, это объяснение ударило не в бровь, а в глаз. В его душе словно пронесся обновляющий смерч, молниеносно унесший все его гнусные рассуждения. Овель больше не казалась ему недостаточно умной. Овель уже не подлежала сравнению со Звердой. Парфюмер больше не имел отношения к тому дивному жасминовому запаху, каким дышала белая кожа Овель.

«Она права! Все дело в том, что мы отвыкли друг от друга. Она права – все ее глупости от смущения! Я сам иногда веду себя как конченый идиот. И с Лагхой все ясно – она привыкла постоянно болтать всякую всячину про гнорра, этого требуют законы светского общежития от мужней жены. Вот и заболталась немного со мной. В конце концов, откуда ей знать, что мне это так неприятно!»

– Эгин, вы мне так часто снитесь, что даже и сейчас я не уверена, не сплю ли я. А вы? Не могу поверить, что вы меня забыли…

– Я не забыл вас, моя госпожа, – Эгин приблизил свои губы к губам Овель и соединил свое дыхание с ее с той нежностью, на которую, как он был уверен, после Фальма не способен.

Да, это была та самая Овель, которую он встретил душной пиннаринской ночью босой беглянкой. Та самая, которая едва не изошла кровью на его глазах под ножом Норо окс Шина. Та самая, которая в своем золотом платье казалась ему воплощением всего недоступного и неописуемо желанного, что только существовало в мире. Она не изменилась. Эгин почувствовал, как по всему его телу разливается волшебное, легкое тепло.

– Милая Овель, я пришел за тем, чтобы исполнить обещание, данное вам до моего исчезновения из Пиннарина. Я пришел за тем, чтобы забрать вас, – прошептал Эгин, отстраняясь от таких податливых губ.

Лицо Овель вмиг посерьезнело. Она сглотнула воздух и посмотрела на Эгина с выражением тупой душевной боли.

– Эгин, но мой муж… Дело в том, что Лагха…

– Моя госпожа, ваш муж дал согласие на развод. Вот письмо, где он все вам объясняет, – Эгин вынул из-за пояса конверт, скрепленный личной печатью гнорра.

– Но в Варане запрещены разводы! – Овель даже не посмотрела на конверт.

– Разве вам не известно, что послезавтра Совет Шестидесяти слушает закон о разрешении разводов? И что инициатором этого закона был ваш муж?

– Мне об этом известно, – голос Овель дрожал. – Но ведь Совет Шестидесяти, может, и не примет этот закон! Развод – это же так безнравственно!

– Но ведь ваш голос и голос Лагхи все равно будут решающими!

– Да… Возможно, они и будут решающими! Но…

Эгин всматривался в лицо Овель, объятое тревогой, тщетно пытаясь прочитать на нем ответ на вопрос «что случилось?»

– Моя госпожа, все то время, что мы не виделись, я потратил на то, чтобы получить разрешение вашего мужа на развод. Я рисковал ради этой бумаги, ради самой возможности устроить наш с вами покой, лучшим, что имею – жизнью.

– Это было так благородно с вашей стороны, – тихо пролепетала Овель.

– Овель… Овель! Я сдержал свое обещание. Я вернулся, чтобы забрать вас отсюда. Лагха не будет чинить нам препятствий. Лагха отпускает вас и меня с миром. Мы сможем инкогнито уехать отсюда. Куда угодно – в Ит, например. У меня там друзья! Или в Магдорн, в Ноторм, да хоть в Синий Алустрал!

– Но я не желаю никуда отсюда уезжать!

– Значит, мы сможем остаться в Варане! Хотите – будем жить в Пиннарине. Хотите – в Новом Ордосе! После пустой формальности в Совете Шестидесяти, после недели, которая уйдет на то, чтобы развести вас с вашим мужем, Лагха отпустит вас на все четыре стороны и мы с вами сможем…

– Вы только подумайте, какой пример я подам своим подданным! Сиятельная княгиня разводится! Как вам это понравится?! Шилол мимо вас! Эгин, вы только подумайте, какое влияние это окажет на нравственность жителей княжества!

– Да провались они в Хуммерову бездну, жители княжества! В Хуммерову бездну подданных! Из всех жителей княжества меня интересуют только вы и я. А подданным, между прочим, совершенно наплевать на ваш нравственный облик, как им наплевать и на мой. Им наплевать на вас, моя прекрасная Овель. Варанцев интересует только улов тунца и цены на гортело!

Овель обиженно поджала губы и отпрянула. Ее лицо приобрело гневливое выражение.

– А вот в этом вы ошибаетесь! Им не наплевать на меня! Они любят меня, свою княгиню, как дети любят мать!

В глазах Овель стояла стена.

– Но, Овель, даже если это так, какое это имеет значение по сравнению с нашим счастьем?

– Это имеет значение. Притом очень большое, – сказала Овель тоном, каким, верно, должна бы глаголить Мировая Справедливость. – Потому, что в жизни существуют не только удовольствия, но и долг.

– Но я же говорю вам не об удовольствиях, Овель! Я говорю вам о любви!

– Долг важнее любви! – отчеканила Овель и лицо ее стало бесстрастным и надмирным, как державные мужи на портретах в здании Совета Шестидесяти.

И тут на Эгина начало снисходить спасительное отрезвление. Он вдруг понял, как глупо выглядит в качестве застрельщика этого бесплодного спора. Спора, более походящего на игру, где он – водит с повязкой на глазах. Что он пытается ей доказать? На что пытается подбить? Но прежде чем отступиться, он предпринял последнюю попытку.

– Овель, вы больше не любите меня? – спросил Эгин, стараясь не выглядеть сентиментальным, но – предельно, лучше даже запредельно серьезным.

Глаза Овель возмущенно округлились, как если бы он спросил ее о чем-то неприличном. О том, как проходили у нее последние регулы, например.

– Я? Нет, отчего же, я люблю вас. Просто какое это имеет теперь значение, ведь есть долг. У меня есть долг перед народом, понимаете? Народ Варана любит меня. Я принадлежу ему, как он – мне. Народ Варана рассчитывает на мою помощь. Сейчас, в эти трудные времена, он нуждается во мне. Может быть, когда жизнь княжества снова потечет своим чередом…

Эгин кивнул. Разговор все больше начинал походить на списанный из «Ведомостей» Опоры Благонравия…