Книга Двойник для шута - Виктория Угрюмова

Подсознание явно пришло в замешательство. Может, оно и собралось расспрашивать дальше, но Сивард решительно пресек эти жалкие попытки.

— Не спрашивай, — заявил он строго. — Не знаю и знать не хочу. Для этого есть Аластер. А я сплю, и если ты тоже не заснешь, у тебя будут крупные неприятности.

Эрлтон с досадой отшвырнул портрет Сиварда Ру.

Его недоумение росло с каждой минутой — он не представлял себе, чтобы люди, облеченные такой властью, не знали, кто на самом деле является их повелителем. Это было просто невозможно. Неужели им все равно? Неужели их гордость и самолюбие не задевает тот факт, что им не доверяют? Агилольфинги превзошли самих себя…

Еще более странным показалось Верховному магистру, что напоследок Сивард упомянул не придворного мага, а Аластера Дембийского.

Человек в серебряной маске боялся себе признаться, что многое просто успел забыть за несколько сотен лет вынужденного несуществования. Он так долго находился на грани жизни и смерти, и это было настолько хуже, чем просто жизнь или просто смерть, что он устал до безумия. Лицо герцога Дембийского вызывало у него смутные воспоминания о чем-то далеком, прекрасном, связанном с детством, которое было так давно, что его как бы и не было.

Эрлтону и хотелось, и в то же время было отчего-то тревожно прикасаться к разуму Аластера, и это смятение смущало. Он хотел быть грозным и непреклонным, хотел мстить и ненавидеть, и то, что в его душе вспыхивали какие-то иные, теплые, недопустимые теперь чувства, делало его уязвимым. Во всяком случае, сам он думал именно так.

Наконец он собрался с духом и прижал к сердцу портрет герцога Дембийского — командира знаменитой на весь мир гвардии Великого Роана. Движение это вышло слишком порывистым и тоже не напоминало простое механическое действие. Эрлтон сделал вид, что это произошло случайно. Он долго сидел, прижимая к себе изображение Аластера, но желаемого результата добиться не мог. Вместо мыслей, хоть каких-то мыслей, не говоря уже об императоре, — должен же человек о чем-то думать! — была слышна чарующая музыка. Эта музыка переполняла душу Верховного магистра и тем самым напоминала о том, что и у него есть душа — страждущая, мятущаяся, больная. Ее звуки доносились до Эрлтона сквозь пространство, умеряя его страдания, и это так не вязалось с грозным и величественным обликом Аластера-мстителя, защитника и воина.

Человек в серебряной маске почувствовал, , как глаза его начинают наполняться влагой, похожей по горечи на морскую воду. И он с усилием оторвал от себя портрет исполина.

Что касается необходимой ему информации, то путь к тайникам памяти и разума герцога Дембийского преграждала несокрушимая стена. Эрлтон предполагал, что даже если ему удастся ее преодолеть, то за стеной окажется нечто более страшное, а именно охранники этого бесценного сокровища. И сталкиваться с ними ни сейчас, ни потом магистр не хотел.

В самых потаенных уголках его мозга крутилась навязчивая мысль. Ему казалось, что он встретил нечто до боли знакомое, но Эрлтону было некогда заниматься этим.

Итак…

Итак, оставались Аббон Флерийский и императрица Арианна. Но если уж от простого командира императорских гвардейцев не удалось добиться ничего путного, что тогда говорить о придворном маге, которому исполнилось уже около четырех с половиной веков. Человек, проживший на свете так долго, несомненно, научился защищаться и нападать. Вызывать его сейчас на поединок было бы в высшей степени неосмотрительно. И потому Эрлтон решил прибегнуть к этому средству как к самому крайнему. в случае отчаянной нужды.

Ему пришло в голову, что императрица с ее женской интуицией и проницательным умом вполне может догадываться о том, чего ей не сказали. Что она может подсказать дельную мысль. И Эрлтон решительно взял портрет светловолосой красавицы. В ее лицо он тоже всматривался не одну и не две мучительно долгих минуты, пытаясь разгадать скрытую в нем тайну. Он знал эту женщину, но где, когда, как? Впрочем, теперь это уже не имело ровным счетом никакого значения. Человек в серебряной маске закрыл глаза и… погрузился в тепло и свет чужого счастья.

Как только закончился Большой Ночной Совет, Ортон бросился к своей возлюбленной. До рассвета оставалось смехотворно мало времени, а на рассвете он уже должен был заниматься планом военной кампании вместе с Аластером и Теобальдом. Выходило, что покинуть императрицу он должен еще затемно.

Те несколько часов, которые были выделены ему для любви и счастья, представлялись еще меньше и незначительнее из-за того, что нужно было обсудить с Арианной возникшие трудности.

Она не спала, ожидая прихода супруга, но, целуя и обнимая его со всем пылом истосковавшегося существа, поняла, что снова что-то произошло, и нежно отстранила от себя любимого.

— Погоди, Ортон, — сказала мягко. — По-моему, ты что-то должен мне рассказать.

— А откуда ты знаешь, родная? — изумился император.

— Я не знаю, я чувствую. Я теперь чувствую тебя насквозь. Ты еще порога не переступил, а я уже знала, что у тебя изменились планы на ближайшую неделю — я права?

— Арианна! — воскликнул Ортон смеясь. — Если однажды наш добрый народ свергнет нас с трона, то мы с тобой не пропадем. Будем показывать на ярмарках фокусы и устраивать сеансы ясновидения.

— А ты умеешь фокусы показывать? — спросила императрица с любопытством.

— Меня шут научил, — усмехнулся молодой человек.

— А-а, ну если шут, то тогда все в порядке.

— Кстати, о шуте, — пробормотал Ортон. — Ты со мной больше не говоришь об этом. Ты его стала меньше любить?

— Напротив, я люблю его гораздо больше, — серьезно ответила Арианна, глядя ему в глаза. — Я очень люблю его и не стыжусь говорить об этом даже тебе, моему супругу. Но поскольку я люблю тебя, то тебе нечего беспокоиться.

— Дай-то Бог, — улыбнулся он.

В этот момент на своем коврике завозился сонный Сту. Теперь это был уже не котенок и даже не львенок, а здоровый, откормленный и потому важный подросток, обещавший в самом недолгом времени превратиться в грозного хищника. Он поднял круглое ухо, пошевелил им, затем принюхался, окончательно убедившись в том, что видит и обоняет Ортона.

Сту страшно обрадовался и решил, что раз уж император пришел сюда, то непременно для того, чтобы поиграть со своим львенком, которому он за круговертью дел довольно давно не уделял должного внимания. Конечно, про круговерть дел Сту не знал, да и знать не желал. Он вытянул пухлые тяжелые лапы и осторожно, не выпуская когтей, обхватил ногу императора. Затем дернул, подтягивая любимое существо поближе к себе. Ортон расхохотался, когда шершавый язык принялся методично обрабатывать его колено, царапая кожу сквозь тонкую шелковую ткань.

— Арианна! Убери этого сорванца!

— Он тяжелый! — воскликнула девушка. — Я его теперь поднять не могу.

— Но он же должен тебя слушать?

— Когда как.