Книга Воды любви (сборник) - Владимир Лорченков

– И впоследствии причислили Эола к пантеону эллинов, – сказал он.

– Не путать с римским! – сказал он.

Заткнулся. Эксурсовод, сдавшись, молчала. Запела арфа вдали. Темнели горы. Нет, к обеду точно не успеем, поняла экскурсовод. Решила, по крайней мере, вернуть утраченный в группе авторитет. Сказала.

– А теперь я почитаю вам стихи, сказала она.

Прокашлялась, встала на небольшой камень. Сказала:

…белеет парус одинокий на глыбе музыки твоей

О. Иоганн, слепец великий, послушать дай —

рук не жалей —

свои концерты, фуги, бахи, виолончели и фагот

Да будет день, и ангел падший, тебя за руку приведет

В чертоги золота и тлена, и наслаждений, и греха

И засмеется демонично… вери имрессивли:

вот так – ха-ха-ха-ха-ха-ха

Ты будешь в аде пианистом, исполнишь грешникам минор

…чу! кто-то лопнул там под прессом,

раздавлен, словно по-ми-д-ор

Златое яблоко любви, как говорят французы

Еще чуть-чуть и рухнут узы

Царизма, женщин, опьяненья страсть, и страсти

Что живым дано лишь испытать. Ненастье

Жизни вас вот-вот покинет, и вы уйдете.

Счастье нЕ быть

вас посетит, подарит миг покоя под травой

на кладбище семейном, запах луговой

слепые слезы бабушки-дворянки и запах сена.

Ой хау итс бьютефул, шери

волынку родословную бери,

и исполняй нам музыку лугов шотландских

сэр Лермонто, настал ваш смертный час

и пусть прищурен в вас глядящий глаз

вы не его в прицел свой метьте

пустое. не он призвал, не он…

как военкоматовский гандон

мартынов лишь – рука слепая рока

повинности всеобще-обязательной.

увы

а кто призвал? вы сами, вы!

и потому его вы грудь не метьте

лишь вздохните глубоко,

отметьте

как хорошо нынче в горах.

играет Бах

и где-то Сатана, на корточки присев

позволил Врубелю списать портрет

опубликовав

под псевднимом Демон

глядите, как бежит трава под ветром гор

белеет парус одинокий в тумане горном, голубом

и вы в мундире наспех сшитом

стоите на краю площадки для дуэли

верстовым столбом

российской прозы и поэзии

качели

унесут вас к Богу а затем в преисподнЮ

и доктор Фауст, прикурив от огонька

промолвит вам навстречу лишь:

ню-ню, ню-ню…

Экскурсовод замолчала. Сказала:

– Нравится? – сказала она.

Группа смущенно молчала.

– Это мои, между прочим, – сказала экскурсовод.

– На смерть поэта, – сказала она.

– Только Лермонов свои на смерть Пушкина написал, – сказала она.

– А я на смерть Лермонтова, – сказала она.

– В стилистике Серебрянного века, – сказала она приглушенно.

– Все слышали про Мариенгофа, – сказала она шепотом.

– Запрещенный поэт, – сказала она.

– Ха, запрещенный! – крикнул откуда-то из кустов Володя, где они с братом нашли бабочку.

– Пильняк, вот кто был запрещенный! – крикнул он, обрывая крылышки бабочке.

– Его, кстати, на глазах Пастернака арестовали! – крикнул он.

– Потому Пастернак дачу в Переделкино и поменял, – сказал он, подходя к группе.

– Он у нас и съезд народных депутатов смотрит, – шепотом делилась счастливая мать с соседкой.

– И из пионеров сам вышел! – сказала она.

– Не хочет со всеми… как стадо! – сказала она.

Группа перетаптывалась на полянке стадом покорных, уставших овец. Казанский жиголо мял счастливую разведенку. Двое новосибирцев с похмельем и сувенирами тяжело вздыхали, ждали, когда можно будет спуститься в город, выпить пива. Вдалеке раздался звон колокольчиков. Это навстречу им шло стадо овец. Эскурсовод глянула в голубой колодец неба. Вспомнился вчерашний Провал. Ярко-синее озеро манило, звало… в этот раз особенно сильно. Стоило щенка сбросить в воду прямо там, подумалось Наталье Борисовне. Первый ведь звоночек там прозвенел. Гаденыш все лез объяснять причины возникновения глубоководных горных озер. Жалко, на Мушуке озера нет. Интересно, идут ли они с мамашей в турпоход, подумала экскурсовод. Если да, надо все-таки предупредить проводника, чтобы где-нибудь в горах семейку даги украли. Первые русские рабы, что ли, будут… Встряхнула головой, отгоняя легкое головокружение. Вернулась взглядом на Землю.

– А теперь, – сказала она.

– Мы поднимемся к площадке, на которой и произошла роковая дуэль, – сказала она.

–… – с опаской покосилась она на Володю, уже боясь, что что-то (наверняка ведь! мелькнула мысль…) напутала.

Но мальчик отошел от группы, и любовался цветочками.

…ярко-желтые, маленькие, они напоминали морошку. Ее Володя впервые попробовал на Крайнем Севере – карта не обманула и север Действительно оказался севером, и Действительно крайним, – с чаем. Морошка отдавала на вкус морковью, была тошнотворно сладкой. Но есть ее следовало, чтобы зрение не падало. На Крайнем Севере оно, из-за снега и света, которого то слишком мало, то слишком много, падало у всех. Так что Володя наклонялся к цветочкам, стараясь разглядеть их, как следует. Через неделю они с братом и матерью возвращались из отпуска к отцу, офицеру береговой артиллерии Заполярья, и цветочки он увидит только через год, знал Володя. Да и то, если повезет. Не то, чтобы ему не нравилось на Севере. Нравилось. Просто на Юге ему нравилось еще больше. В родной Молдавии, например.

–… олодя… – шепотом сказали откуда-то.

Мальчик обернулся. За ним, в легкой дымке гор и близорукости, стояла экскурсовод-карлица.

– Володя, ну что же ты, – ласково сказала она.

– Вся группа уже спускается к автобусу, – сказала она.

– Горы обманчивы, – сказала она.

– Здесь можно отбиться и замерзнуть, – сказала она.

– Да ну что вы, – затараторил Володя, слегка испугавшийся, и вцепившийся в руку взрослой.

– Я вот читал об испытаниях нацистов над советскими военнопленны… – сказал было он.

– Бросали в ледяную во… – сказал было он.

– Т-с-с-с, – сказала эксурсовод Наталья Борисовна.

– Володя, я вижу, ты очень умный и начитанный мальчик, – сказала она.

– Не такой, как все, – сказала она.

– Поэтому я покажу тебе кое-что, – сказала она.