Книга Мир Софии - Юстейн Гордер

— В юности, до того как Маркс стал коммунистом, его интересовала проблема человеческого труда. Рассмотрением сходных вопросов занимался и Гегель, который считал отношения между человеком и бытием двусторонними, или «диалектическими»: изменяя бытие, человек и сам подвергается изменению. Или, если выразить ту же мысль иначе: работая, человек входит в бытие и влияет на него, но в процессе труда бытие тоже проникает в человека и влияет на его сознание.

— Скажи мне, какая у тебя работа, и я скажу тебе, кто ты.

— Если кратко, в этом и состоит суть Марксовой идеи. То, как мы трудимся, влияет на наше сознание, а сознание в свою очередь влияет на наш труд. Ты можешь сказать, что это отражает взаимоотношения между «рукой» и «духом». Вот почему человеческое познание тесно связано с трудом.

— Наверное, не очень приятно быть безработным.

— Да, человек, не имеющий работы, чувствует себя опустошенным, что подметил еще Гегель. И для Гегеля, и для Маркса работа — нечто положительное, тесно связанное с понятием человека.

— Значит, быть рабочим уже само по себе нечто положительное?

— Изначально — да. Но именно по этому поводу Маркс подвергает капиталистический способ производства уничтожающей критике.

— Расскажи!

— При капиталистической системе рабочий трудится на другого, а потому работа становится чем-то вне его, перестает принадлежать ему самому. Рабочий отчуждается от своего труда — и таким образом отчуждается от самого себя, утрачивает свою человеческую сущность. Пользуясь выражением Гегеля, Маркс говорит, что рабочий подвергается отчуждению.

— У меня есть тетя, которая больше двадцати лет проработала на фабрике упаковщицей конфет, так что мне легко понять, что ты имеешь в виду. По ее словам, каждое утро она идет на работу с ненавистью.

— Но если она ненавидит свою работу, София, она должна отчасти ненавидеть и себя.

— Конфеты она, во всяком случае, ненавидит.

— В капиталистическом обществе работа организована таким образом, что рабочий, по сути дела, занят рабским трудом для другого общественного класса. Рабочий фактически отдает свою рабочую силу — а с ней и свою человеческую жизнь — буржуазии.

— Неужели положение вправду настолько ужасно?

— Мы с тобой говорим о Марксе, а значит, должны исходить из условий общественного развития, существовавших в середине XIX века. В этом случае ответить на твой вопрос можно только: «Да». Рабочий зачастую проводил двенадцатичасовой рабочий день в неотапливаемом цеху. Из-за мизерной оплаты труда работать вынуждены были даже дети и беременные женщины, так что социальные условия порой были просто невыносимы. Во многих местах часть заработка выдавалась дешевой водкой, а женщины под давлением обстоятельств продавали себя «хозяевам города». Короче говоря, именно в той области, которая призвана свидетельствовать об аристократизме человека, то есть в области труда, рабочий был низведен до положения скотины.

— Меня прямо зло берет.

— Вот и Маркса брало зло. В то же время дети буржуазии имели возможность принять полезную для здоровья ванну, а потом в просторных теплых комнатах поиграть на скрипке или посидеть за фортепиано, чтобы затем съесть обед из четырех блюд. Впрочем, скрипкой и фортепиано нередко угощали и по вечерам, после верховой прогулки.

— Фу, какая несправедливость!

— Маркс тоже так считал. В 1848 году он совместно с Энгельсом издал «Манифест Коммунистической партии». Первое предложение «Манифеста» гласит: «Призрак бродит по Европе — призрак коммунизма».

— Мне даже страшно стало.

— Буржуазии тоже стало страшно, потому что пролетарии начали поднимать против нее восстания. Хочешь послушать, чем кончается «Манифест»?

— Непременно.

— «Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения. Они открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя. Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир. Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

— Если жизнь действительно была такая страшная, как ты рассказываешь, я бы и сама подписалась под этим манифестом. Но сегодня ведь никто не живет в таких условиях?

— В Норвегии никто, а в других странах… кое-где люди до сих пор живут в нечеловеческих условиях, производя при этом товары, которые все больше и больше обогащают капиталистов. Маркс называл это эксплуатацией.

— Пожалуйста, объясни, что он имел в виду.

— Товар, который производит рабочий, обладает определенной продажной стоимостью.

— И что?

— Если вычесть из продажной стоимости заработок рабочего и другие производственные расходы, всегда остается некая сумма, которую Маркс называл прибавочной стоимостью, или прибылью. Иначе говоря, капиталист присваивает себе стоимость, на самом деле созданную рабочим. Это и называется «эксплуатацией».

— Понятно.

— Далее, капиталист может вложить часть прибыли в новый капитал — например, в модернизацию производства. Он делает это в расчете на то, что сумеет производить товар еще дешевле. Он также надеется, что в следующий раз прибыль возрастет.

— Логично.

— Логично это только на первый взгляд. В конце концов дело начинает идти вовсе не так, как рассчитывал капиталист.

— Почему?

— Маркс утверждал, что в капиталистическом способе производства заложены внутренние противоречия. Капитализм — это саморазрушительная экономическая система, потому что ей недостает рационального управления.

— Это даже хорошо для угнетаемых.

— Да, в капиталистической системе заложен ее скорый крах. В некотором смысле капитализм «прогрессивен», поскольку представляет собой стадию на пути к коммунизму.

— Ты можешь привести пример, который бы подтверждал саморазрушительность капитализма?

— Выше уже шла речь о капиталисте, который получил довольно большую прибыль и использовал часть ее на модернизацию предприятия. Кое-что ушло на уроки скрипки для детей и на супругу, поскольку у нее завелись дорогие прихоти.

— И дальше?

— Капиталист покупает новые станки, и ему требуется меньше работников. Новое оборудование он приобретает для того, чтобы повысить конкурентоспособность своего предприятия.

— Ясно.

— Но так рассуждает не один он, поэтому и другие производства делаются все более и более эффективными. Заводы укрупняются и переходят в руки все меньшего числа владельцев. И что происходит затем, София?