Книга Бывший муж - Ирина Шайлина

— Имя так и не выбрали, — вздохнула Даша устраиваясь в постели.

— У нас еще есть время.

Утром Даша проснулась первой. Когда я открыл глаза она сидела на краю постели, спустив ноги на пол, сосредоточено прислушивалась к самой себе закрыв глаза. Я напрягся.

— У тебя что-то болит?

— Нет, — тихо сказала она. — Но…

— Но?

Она повернулась ко мне. Лицо землисто-серого цвета, словно все краски стерлись, глаза запали. На шее бешено бьется жилка. Я неожиданно понял — не стоило ей потворствовать. Уступать. Просто, блядь, заставить ее лежать в клинике, если нужно — привязать к постели. Мне не нравилось… не нравилась эта жилка, которая билась так отчаянно, тяжелое дыхание. Она дышала так, словно на ее груди килограммовая гиря.

— Но мне как-то странно, — продолжила она. — Словно я плыву, Слав. Словно все не по-настоящему. Как во сне.

— Блядь, — выругался я.

Торопливо вскочил с постели, натянул штаны, набрал номер врача. Сейчас отвезу ее и плевать на протесты. Дашка же согнулась вдруг, прижала руку к груди, надсадно закашляла. Мне казалось, что я слышу влажные хрипы в ее легких. В трубке текли гудки, я отбросил телефон в сторону.

— Сейчас, — сказал я.

Поднял ее на руки, и только сейчас понял, что халат, в который она одета мокрый. Дашка на меня мутным взглядом смотрит, словно не понимая смысла моих вопросов, неуверенно кивает, когда спрашиваю, отошли ли воды. Звоню водителю, заворачиваю ее в одеяло, одеваться тоже некогда, понесу так. Дашка снова кашляет.

— Я вся в воде, — говорит она. — Из моего влагалища течет вода… Я кашляю водой, Слав. Разве так бывает?

До врача я дозвонился уже по дороге. Нас встречали с каталкой, на которую Дашку оперативно переложили. Она была в сознании, но смотрела сквозь меня. А меня и не заметили, просто оттолкнули в сторону, карусель закрутилась завертелась и отняла у меня жену. Даже если бы не состояние Даши обилие и кутерьма медиков меня все равно бы насторожили.

— Что теперь делать? — растерянно спросил я у пожилой женщины за стойкой.

— Ждать, — пожала плечами она.

Порой просто ждать — самое сложное.

Я годами шел к тому, чтобы стать сильнее. В современном мире сила синоним слов власть и богатство. Теперь у меня было и то, и другое, пусть и нет предела совершенству… но я чувствовал себя совершенно беспомощным. Деньги есть, а гарантий нет. Все мои акции, миллионные договора, платиновые карты сейчас ничего не решают.

Иногда я выходил курить. У дверей видела табличка это дело запрещающая, но мне никто не сказал и слова. Сигаретный дым был безумно горьким, впрочем, горьким был и воздух, который я вдыхал. Врачи снова ли по коридорам, но я боялся окликнуть кого-либо, отвлечь от своей жены и нашего ребенка. Наконец один из них подошел ко мне и сказал, что Дашу прокесарили.

— Как она? — скорее потребовал, чем спросил я.

А потом вспомнил, что стало одним человеком больше. И жизненно важно знать, как у него, этого нового человека дела. И… спросить страшно.

— Сейчас выйдет ваш врач, — махнул рукой парень.

Мой ровесник. Глаза усталые, на халате мазок крови, небольшой, но бросающийся в глаза. Наверное, это Дашкина кровь. Мне не нравилось, как он отводит глаза. Что-то… случилось. Что-то, чему я не мог помешать. Хотелось ударить его, забрызгать халат и его кровью, но я бы этого не сделал. Густая, бессильная ярость просила выхода, но пока я мог держать ее в узде.

— Семь баллов по шкале Апгар на пятой минуте, — говорит вышедший ко мне мужчина. — Дышит сама, но первые сутки продержим в реанимации, под наблюдением. Два с половиной килограмма, сорок шесть сантиметров…

— А Даша?

Он снова говорит. За месяцы беременности я вполне поднаторел во всех этих вопросах, но сейчас слова пробиваются ко мне с трудом. Слишком много страха. Много терминологии. Что такое эмболия околоплодными водами? Он терпеливо объясняет, что никто не мог предсказать такого поворота событий. Что это пиздец, который случается внезапно. Что околоплодные воды попали в кровоток матери через сосуды отслоившейся плаценты. Что кесарили экстренно, чтобы спасти ребенка. И что сейчас за жизнь Даши борются лучшие врачи, что есть в нашем городе…

— Вы можете посмотреть на ребенка, — говорит врач, словно предлагая мне бонус за плохие новости. — Я вас проведу.

Я отдаю пальто, надеваю стерильный халат, мне выдали даже белые тапочки. Иду по коридорам, залитым ярким, режущим глазам светом. Потрогать или подержать ребенка мне не дадут. Но я смогу на нее посмотреть через окошко стеклянного инкубатора, в котором ее держат на всякий случай.

— Здесь запрещено находиться посторонним. Я даю вам только минуту…

Женщина, что сидит на стуле в конце большой комнаты смотрит на нас сердито. А я смотрю на прозрачные стеклянные коробки. Большая часть из них пуста. В самом ближнем лежит ребенок, больше похожий на лягушонка — такой он маленький и беспомощный. Все венки видно через кожу, ручки ножки крохотные и тонкие. И я ругаюсь, что это наша девочка… но меня ведут дальше.

— Вот.

В отличие от того малыша, который лежит в одном лишь чепчике и памперсе, наша девочка завернута в пеленку. Явно не новую, на ней голубые рисованные рыбки, а еще — печать медучреждения. Девочка выглядит сиротой. Хотя… я гоню от себя страшную мысль. Вглядываюсь в крошечное лицо, которое едва выглядывает. Оно насуплено. Глаза закрыты, девочка то ли спит, то ли просто не хочет видеть этот жестокий мир. Носик крохотный, сжатые губки. Брови едва видно, словно и нет их. Лицо такое маленькое, меньше моего кулака. А еще она совершенно неподвижна. Я не могу определить поднимается ли ее спеленутая грудь и это доводит меня до исступления. Мне хочется открыть этот стеклянный гробик и проверить дышит ли она. Она слишком кажется… мертвой.

— Она…

Я почти осмелился задать страшный вопрос, и тут малышка сморщила личико — хотя куда уж больше, и пискнула едва слышно. Ротик приоткрылся и снова закрылся. Мне стало легче, если вообще может быть легче в такой ситуации.

— Вам надо отдохнуть, — говорит врач.

Словно кто-то сможет отдыхать, когда где-то, совсем близко, может в десятке метров, в этом же здании, сражается за жизнь его жена. И пусть я никогда не любил ее так, как мог бы, она была дорога мне. Я ответственен за нее. Она мать моего ребенка. Она мне доверилась…Горечь снова перехватывает горло спазмом.

— Мы вам позвоним, если что-то изменится. Сейчас вы ничем не можете помочь, а я нужен ей.

Я киваю. Иду куда-то. Звоню. Ищу лучших врачей, потом понимаю, что рядом с ней и так самые лучшие, что есть в нашем городе. Курю, снова курю. Звоню в клинику, выслушиваю сухой отчет. Порываюсь туда вернуться, еду куда-то. Пришел в себя перед воротами, на которых красными буквами табличка — не парковаться. Мой дом. Я вернулся к себе домой, но в квартиру я не хочу, там никого нет. Сейчас… покурю. Попью кофе на вынос. Поеду обратно.