Книга Я хотел убить небо - Жиль Пари

Антуан задрал футболку, чтобы показать ей, как доктора зашили ему живот после «аппендицита» (ещё одно слово для игры в словарь), и Рози сказала: «А ну заканчивайте этот цирк!», и мы все уселись вокруг стола, потому что были страшно голодные.

Камилла прошептала мне на ухо: «А ты, Кабачок, не покажешь мне никакой болячки?», и тогда я показал ей уродское родимое пятно, и она поцеловала меня в нос и посмотрела на меня своими зелёными-презелёными глазами, и я открыл рот, но оттуда не вылетело ни звука.

В среду Камилла играет не в куклы и не в шитьё: она играет с нами, мальчишками, в футбол.

Кукла у неё очень даже есть, её подарила мадам Пампино в первый вечер, но Камилла никогда с ней не играет.

Сначала мы все очень удивились и не знали, как к этому отнестись, особенно Яйцеголовый, который спросил: «Ты хоть играть-то умеешь?», но тогда Камилла забила мяч прямиком в ворота, и Азиз не успел сказать: «Это чё за фигня?», как мы заработали очко.

– Ну что ж, похоже, умеешь, – сказал Яйцеголовый.

– Не то что ты, Яйцеголовый, – хихикнул Борис.

– Борис, смотри у меня, ещё раз услышу это слово – отправлю тебя собирать листья под деревьями!

Тогда Борис приспустил штаны и пописал в траву, глядя на питателя, который ужасно рассердился.

– А про то, что бывают туалеты, ты не слышал, да? – спросил Яйцеголовый.

– Не успел бы добежать.

И Борис спрятал, слегка встряхнув, свою штуковину.

– Франсуа, да ну его, – сказал бородач.

Камилле надоело ждать, и она крикнула:

– Мы сюда играть пришли или смотреть на пипиську Бориса?

А мы больше не могли играть, потому что ужасно хохотали, и, кажется, Жужуб повторил сквозь смех: «Смотреть на пипиську Бориса», и Борис убежал.

После этого мы пошли гулять в лес.

– Трус он, этот Франсуа, – сказала мне Камилла. – А Мишель ничего, бородатый, как мой папа.

Я тогда спросил у неё:

– А что такое секрет бородачей?

– Если бы все его знали, это был бы уже не секрет.

– А твой папа – он где?

Камилла не ответила.

Она потянула меня за руку, и мы потерялись в лесу.

Мы не слышали больше никаких звуков: только как трещат под ногами сухие ветки и чавкают по лужам наши кроссовки.

Камилла легла под деревом и сказала: «Иди сюда, будем смотреть на листья», и я лёг рядом, и мы смотрели на листья и на солнце, которое играло с ними: можно было подумать, что сотни маленьких лампочек то зажигались, то гасли в зелёной листве, и я положил голову Камилле на плечо, а потом, кажется, весь свет выключился, и я уснул.

Когда я открыл глаза, Камилла больше не смотрела на листья. В джинсах и большом сером свитере с высоким горлом, она спала, лёжа на боку, подтянув колени к самому подбородку. Я коснулся её длинных каштановых волос, и они были такими тонкими, что выскользнули у меня из пальцев. Я посмотрел на её маленький нос, и прижался к нему ухом, и услышал лёгкое гудящее дыхание, и не знаю почему ткнулся губами в раскрытые губы Камиллы, и тогда она открыла свои зелёные-презелёные глаза, и я отдёрнул голову, как будто она меня укусила.

Она потянулась, совсем как кошка.

– Пора возвращаться, Кабачок, Рози рассердится.

Когда мы вернулись в приют, Рози, бородач и Яйцеголовый ждали нас наверху на лестнице.

Нас повели прямиком в кабинет мадам Пампино, и директор закрыла за нами дверь. Её дверь всегда бывает открыта, если не считать тех случаев, когда какой-нибудь взрослый приезжает с ней поговорить, поэтому я сразу понял, что дело наше плохо.

– Дети, нельзя так отдаляться от группы, – начала директор, постучала по столу карандашом, который зажимала между пальцев, и посмотрела на нас через толстые стёкла очков. – Мишель и Франсуа очень волновались, они повсюду вас искали. Куда вы подевались?

Я посмотрел на Камиллу, и она тоже посмотрела на меня, а потом ответила:

– Это я виновата, мадам Пампино, прошу прощения, мы пошли в лес смотреть на свет в листьях деревьев и уснули.

А я тогда сказал:

– Нет, мадам Пампино, Камилла не виноватая, мадам Пампино, это всё из-за меня.

– Икар, «виноватая» – так не говорят. Правильно – «виновата».

– Да какая разница! И вообще, почему виновата, я ведь вам сказал, что это всё из-за меня!

– Ну хорошо, ты ведь знаешь, что вам полагается за такой проступок?

– Перила?

– Да, и я очень надеюсь, что больше этого не повторится. Если вы ещё когда-нибудь отобьётесь от группы, я буду очень сурова, я это умею, можете не сомневаться.

И она швырнула ручку на стол так сильно, что я этой самой ручке даже посочувствовал: не хотелось бы мне оказаться на её месте.

– Камилла, в воскресенье к тебе приедет тётя. А сейчас можешь идти, мне нужно поговорить с Икаром. Когда сделаете уроки, он объяснит тебе, как мыть лестничные перила.

И Камилла, не сказав ни слова, поднялась со стула.

У двери она оглянулась и посмотрела на меня своими зелёными глазами.

Мне показалось, что сейчас они были не такие зелёные, как обычно.

– Икар, я только хотела сообщить тебе, что Реймона не будет в это воскресенье. Его сын заболел, он не может оставить его одного. Но он просил передать тебе, что он о тебе всё время думает. Месье Поль в воскресенье везёт группу детей в Париж в Музей науки и техники – думаю, тебе тоже стоит записаться. А теперь иди и сразу садись за уроки, полдник вы уже пропустили. И больше никогда не отдаляйтесь от остальных, договорились?

– Договорились, мадам Пампино.

– Икар, ты можешь называть меня Женевьевой. Тогда я не буду казаться тебе такой старой.

– Хорошо, мадам Пампино, но только если ты будешь называть меня Кабачком.

И я ушёл, думая о Реймоне, который не приедет ко мне из-за сына, который на меня похож, и о тёте Камиллы, которая приедет, и у Камиллы глаза становятся тусклыми, когда с ней разговаривают про эту ведьму, и о большом городе, в который я мог бы поехать в воскресенье.

Но без Камиллы мне туда совсем не хочется.

Когда я вошёл в комнату, Симон оторвал взгляд от тетрадей, Рози убрала руку с плеча Ахмеда, и все посмотрели на меня.

– Ну что ж, – сказала Рози, – садись рядом с Симоном. Принесу тебе горячего шоколада.

– Я тоже хочу шоколада! – сказал Ахмед, и Рози ответила: «Ты уже выпил две чашки, живот раздуется», – и вышла из комнаты. Ахмед посмотрел на свой живот, как будто бы тот уже раздулся до невероятных размеров, и заревел, тогда Симон сказал: «Ну прямо дитё малое, во даёт», и я успокоил Ахмеда, помахав у него перед носом плюшевым зайцем.