Книга Пародия - Коллектив авторов

покупки черного двубортного костюма, стал терпеливо ждать, когда мир завертится вокруг меня, как вокруг своей оси. К этому, однако, не было никаких видимых оснований, и мне пришлось изрядно помаяться, пока великодушный автор не перевел меня в столицу, где я сделался осведомителем компетентных органов. Свою деятельность я осуществлял в тайных кружках, которые специально для меня были переброшены из времен «Бесов» во времена хрущевской «оттепели». Впрочем, впоследствии события, к коим я оказался причастен, были оценены как художественное пророчество, не важно чье — Ф. Д. или Ф. Г.

Между тем мне стали на каждом шагу плевать в лицо, и в соответствии со своим литературным архетипом (Иуда, Свидригайлов, Смердяков) я вознамерился свести счеты с жизнью путем самоубийства. Но автор отговорил меня от подобного шага и убедительно попросил дотянуть в качестве зловеще-символического художественного образа хотя бы до того времени, когда будет учреждена Букеровская премия.

Владимир МАКАНИН

«Для объема надо копать в сторону».

— «В какую?»

— «В какую хочешь. Это все равно. Но не вглубь…»

Было время, когда лаз расширился, и туда полезли все кому не лень. Но потом дыра снова стала узкой, и в нее теперь попадают только по персональным приглашениям оттуда. С оплатой пролаза в обе стороны.

Ключарев заполняет таможенную декларацию и кладет ее в нагрудный карман рядом со списком покупок, которые необходимо сделать там.

Ключарев лезет. Ему трудно, фунт твердый. Столько сочинителей уже пользовались этим сюжетным ходом, но он по-прежнему остается негладким. И фразы идут такие шершавые, царапающие — читателю тоже нелегко будет пробираться.

Наверху сейчас худо. Телефоны-автоматы выведены из строя, в магазинах ничего не купишь, транспорт ходит нерегулярно. Да еще в автобус может ворваться внезапно группа людей и разуть всех, кто в «Саламандре». У Кабакова в «Невозвращенце», правда, было еще покруче: там уже по Москве никто без собственного «калашникова» не ходил. Но Ключарев об этом не слыхал: с кабаковским персонажем там он не встречался — а в Москве кто кого когда видит? В общем, наверху царит типичная антиутопическая картина темного будущего.

А внизу — и врачи приличные, и лекарства, и магазинчиков полно, и все открыты.

Ключарев лезет.

Но на этот раз внизу его ждет неприятная неожиданность. Никто не говорит по-русски. С витрин книжных магазинов исчезли книги о Ключареве.

Наверное, это сон. Ключарев пытается себя ущипнуть и вдруг понимает свою ошибку. Он лез туда, а премия теперь присуждается здесь. Он устал, он может опоздать. Но, собрав последние силы, он лезет наверх.

Владимир СОРОКИН

— Друзья, без паники, без паники! — Ребров встал, подошел к Александре Олеговне. — Мама, у нас для тебя есть подарок, который ты должна получить в уходящем 1990 году.

— Что это за подарок?

— Без суеты! — Ребров встал позади старушки. — Мама, закрой глаза.

Старушка закрыла глаза. Ольга взяла ее за левую руку, Штаубе за правую, Ребров вынул из кармана удавку, надел на шею Александры Олеговны.

Над русским лесом и поднятой целиной плыли облака заре навстречу. Позади остались клятва, жатва и битва в пути, но беспокойные сердца бились до конца. Иудышев не спеша достал из кармана белого халата пачку концептов, распечатал ее, нажал на гашетку и перевел структуру в режим соцарта.

— Были, конечно, неувязки, но все-таки мы астафьевских обставили, — с веселой хитринкой в усталых глазах проговорил он. — Верной оказалась установка на яросвет, перемат и капиталистическое. Премия Букера будет за нами.

Сидевшие у костра Анна, Лида, Ключарев и Лизавин дружно зааплодировали. Решено было по такому случаю устроить сабантуй. Открыли сундучок с Милашевичем, нацедили из старика литр крови, чокнулись. Закусили неприличным.

Дожевывая копченый орган, Иудышев вдруг помрачнел и судорожно выпалил:

— Но есть информация, что засевшие в сферах вредители намереваются сдернуть с романа «Сердца четырех» завесу легендарности и таинственности.

— Как? — растерянно пролепетала Лида.

— А так. Опубликуют его — и все.

— Это гадко! — воскликнула Анна. — Надо же все-таки быть порядочными людьми.

Ключарев заплясал вокруг костра, выкрикивая:

— Мене, альфа, текел, бета, фарес, си-бемоль, бир манат, пуэр, веспер, твою мать!

— Тешил охолп отсорп никорос! — вторил ему Лизавин.

Из леса показался читатель.

— Хватайте его! — приказал Иудышев. — Знаешь, сволочь, что мы сейчас с тобой сделаем?

— Опять публично испражняться станете? — грустно спросил читатель.

— Хуже! Мы тебе дырку в голове просверлим, и туда…

— Да не боюсь я, — с неожиданной дерзостью отпарировал читатель. — Я боюсь только одного: когда мне скучным чтением все мозги заси… загрязняют. А ваши чернушные надуманные кошмары все равно бледнеют перед простой уголовной хроникой.

— Огонь! — скомандовал Иудышев.

Автоматными очередями были скошены сотня читателей, три десятка номинаторов и жюри во главе с Латуниной.

А персонажи сами собой растворились в зимнем воздухе: 6, 5, 4, 3, 2, 1,0.

Анатолий РЫБАКОВ

Те еще годы

(По мотивам романов «Дети Арбата»,

«Тридцать пятый и другие годы»)

1

Толя Демократов не знал, знает ли Сталин обо всем этом. Утром его следователя Федора Дубаренко вызвало к себе начальство и сказало:

— Слушай, Федь, пора кончать с Демократовым.

— Но он же не раскалывается.

— Если сегодня дело не будет закрыто, завтра раскалывать будем уже твою дубовую голову.

На допросе Дубаренко протянул Толе заранее заполненный форменный бланк: «Являясь, как и все паршивые интеллигенты, врагом народа, я…»

— Я этого никогда не подпишу, — сказал Толя.

— А твоей подписи и не надо, — злорадно хмыкнул следователь. — Неопытен ты.