Книга Руны и зеркала - Елена Клещенко

Денис Тихий. Тридцатый номер

Огромная дверь с мутными стеклами заскрипела на три голоса и наподдала Ивану в спину. В парадном пахло кошками. На стенах висели куски краски, лопнувшей и свернувшейся в чудовищные темно-зеленые коконы. Шахматная плитка пола, выбитая, вероятно, еще сапожищами пьяных мятежных матросов, была давно не метена.

Иван поднялся по широкой лестнице на площадку, выглянул во двор из окна – его новенькая красная «Мазда» сонно помаргивала огоньком сигнализации. Лохматый одноглазый кот с обрубком хвоста, которого он минуту назад согнал с парковочного места, закинул лапу на переднее колесо. Сукин кот. Рядом с «Маздой» стоял «Гелендваген» Короля с тонированными стеклами.

Иван поднялся на второй этаж и увидел свежую бронированную дверь квартиры номер двадцать семь. Поступь новой жизни. Следующие за ней по логике счета квартиры номер двадцать восемь и двадцать девять, наверное, схлопнулись в четвертое измерение – сразу за двадцать седьмой располагалась квартира номер тридцать.

Когда-то эта квартира принадлежала оперной приме, любовнице обер-гофмейстера, главноуправляющего собственной Его Величества канцелярией Петра Пистолькорса. После революции, когда прима умерла от сыпного тифа на борту эсминца «Жаркий», а ее любовник был, увы, расстрелян, квартиру номер тридцать превратили в коммуналку на пятнадцать семей служащих Главбумпролетписа. Говорят, что однажды сам Михаил Афанасьевич сиживал на бывшей приминой кухне и при дьявольском свете примусов, морщась, слушал стихи молодых поэтов.

Потом коммуналку расселили, и в нее въехал лауреат Сталинской премии по литературе. Этот самый лауреат пил запоем и допился до ловли авоськой чертей. После него в квартире опять образовалась коммуналка, а теперь туда шел Иван, чтобы подытожить наконец эту пеструю историю и ввести ее в конкретные рамки нотариально заверенных договоров и кадастрового паспорта.

Нынешней хозяйке квартиры, обладательнице невообразимого имени Ядвига Бабаджановна Гадра, по выписке из собеса, было шестьсот девяносто восемь лет. Идиоты забили в базу тройку вместо девятки в годе рождения – 1917. В любом случае – почти стольник, пора-пора-пора. Новая жизнь!

Иван остановился рядом с деревянной, многажды перекрашенной дверью. Косяк, и отчасти сама дверь, были покрыты россыпью разнокалиберных звонков. Иван мельком увидел фамилии каких-то Гусевых, Проппов и Лебедева. Звонок с табличкой Я.Б. Гадра был медный – с ручкой и надписью «прошу повернуть». Под ним располагалась позеленевшая надпись «для Писемъ». Иван покрутил ручку и прислушался.

Недалеко раздалась нежная трель, и стали вдруг слышны звуки какой-то радиопостановки. Потом глухой женский голос из-за двери спросил:

– Кто там?

– Из собеса беспокоят! Насчет пенсии! – сказал Иван бодрым, веселым голосом.

– Какие еще бесы? – удивился голос. – Я никаких бесов не вызывала.

– Собес! Социальное обеспечение! – крикнул Иван.

– Ни лешего не поняла, – тихо сказал голос.

Щелкнул замок, зазвенела длиннющая цепь, что-то проскребло по полу, и дверь открылась. В проеме оказалась женщина лет тридцати в халате с драконами. Между губами она держала длинную иглу, а в руке пяльца со сложной вышивкой. Женщина эта Ивана неприятно удивила – они следили за квартирой целую неделю, кроме старенькой хозяйки в ней никого не должно было быть.

– Вы насчет корсета? – спросила женщина.

– Я – к Ядвиге Бабаджановне, – осторожно сказал Иван.

– Кто это? – поморщилась женщина.

– По моим документам – хозяйка квартиры, – ответил Иван, перехватив кожаный, располагающего вида рыжий портфель.

Женщина, сощурившись, глянула на портфель, и Ивана вдруг обварило глупым страхом – ему почудилось, что женщина разом увидела всё, что там лежит: нотариальные доверенности, несколько договоров купли-продажи, три фальшивых паспорта, пузырек со снотворным, электрошокер и четверть литра метилового спирта в чекушке с водочной этикеткой «Особая».

– А! Так вы к мамочке, сразу бы и сказали! – улыбнулась женщина и махнула пяльцами в сторону кухни. – Проходите.

Слово «мамочка» женщина сказала с какой-то странной интонацией, так что Иван сразу понял, что она не имеет в виду родство. Это что же, Ядвига Бабаджановна бордель тут содержит? Иван прошел по коридору мимо двери в ванную, откуда раздавалось бодрое пение под аккомпанемент душевых струй, и оказался на кухне. Пение Ивана тоже нехорошо удивило – вряд ли столетняя старушка пела крепким мужским голосом.

В левом углу кухни возвышалась под потолок узкая голландская печь, облицованная желтоватой плиткой. У стен стояло штук пять газовых плит, и на каждой конфорке исходила паром кастрюля. Сами стены оказались завешаны разнообразными шкафчиками, полочками, вязанками красного лука и белого чеснока, медными сковородами, на которых можно было изжарить цельного поросенка. К ним прижимались дрожащие этажерки, древние холодильники и кухонные гарнитуры редких пород. Под самым потолком тускло мерцало крошечное оконце, заставленное баночками с проросшими луковицами. В центре кухни располагался стол, а на столе стоял гигантский черный противень.

– Присаживайтесь, – показала женщина на стул и канула в сумрачный коридор.

Иван сел на стул, положил на колени портфель и достал из кармана телефон, чтобы отзвониться Королю. Телефон в квартире не ловил. Неизвестный певец выводил рулады:

Признаться, мне чужда весна!Во мне зима царит: мне надо,Чтоб снег, мороз был на пути моем.В ущербе месяц, тусклою лампадойЕдва мерцает красным он лучом!

В ванной грянуло об пол что-то пустое и сделанное из жести, певец сразу смолк. Иван встал, прошелся по кухне, из любопытства заглянул в ближайшую кастрюлю – в ней бурлило что-то вроде расплавленного гудрона. Иван пошерудил поварешкой – из недр кастрюли всплыла разбухшая голова плюшевого медведя, глянула на Ивана добрыми глазами и вновь погрузилась.

– Будет тебе мамочка еду предлагать – не ешь, – прошептал кто-то у Ивана за спиной.

Иван отпрыгнул от плиты и обернулся. Сердце у него квакнуло – в дверном проеме стояла девушка лет восемнадцати. Она склонила голову на левое плечо, растрепанные каштановые волосы едва прикрывали грудь – девушка была совершенно голой.

– А в-вы к-кто? – выдавил из себя Иван и попробовал улыбнуться, но улыбка косо съехала с лица и не получилась.

– Будет она тебе питье предлагать – не пей, – сказала девушка и вдруг заглянула Ивану прямо в душу. – Козленочком станешь!

Из ванной вновь заблеял энергичный голос:

Неважный свет! Здесь каждый шаг нам можетОпасен быть: наткнешься прямо лбомНа камень или ствол. Постой-ка, нам поможетБлудящий огонек, мелькающий кругом!

Девушка повернулась и тихо вышла. Иван заметил татуировку в виде летучей мыши у нее на пояснице. «Ни хера себе квартира!» – пронеслось у него в голове. Он опять схватился за телефон и решил спуститься к Королю, потому что в квартире явно творилось что-то незапланированное. Но тут по коридору прошаркали тапки, и на кухню наконец вошла Ядвига Бабаджановна. Он помнил ее по фотографиям. Старуха была одета в глухое черное платье под самое горло. В руках она сжимала блюдечко с блинами. Она потянула носом воздух, фыркнула и пожевала губами.