Книга Хлопок одной ладонью. Том 1. Игра на железной флейте без дырочек - Василий Звягинцев

Помочь десятку истинно талантливых людей делать, что они хотят и могут то, — это возможно. Но для этого придется опять же, по законам этого времени, вывести за скобки, то есть попросту уволить с «волчьим билетом»[81], или для надежности посадить в сотню раз больше.

Потому что тысячи, миллионы людей, кормящихся под сенью академика Лысенко или Первого маршала Ворошилова, при нормальной конкуренции должны обратиться в то, что они есть по сути — в лаборантов и старшин-сверхсрочников. Если же их оставить на местах, то, невзирая ни на какие уговоры и понукания, они будут душить и давить все шевелящееся своей тупой, нерассуждающей и потому бессмертной протоплазмой.

— И что же вы скажете окончательно, товарищ Шестаков? — спросил Сталин, остановившись прямо напротив него, а Сашку вдруг чуть не разобрал смех. То Андрей был Сталиным, и они смотрели видеозаписи его в этой роли, теперь ему в чужой приходится отвечать на вопросы так же выглядящей личности, могущие стоить головы при неверном ответе. А вот если бы их удалось совместить — Новикова-Сталина и Шульгина-Шестакова. Чудесный бы вышел политический тандем! И Берестин — Верховным Главнокомандующим. Тогда бы мы всем показали!

Но сейчас не тот случай. Сейчас вопрос уже поставлен, а если ответ будет неверен? И на этот случай Сашка уже все предусмотрел. Прыжок со стула, парализующий удар тому, кто вздумает преградить путь, Сталина сбить с ног, затащить в комнату к Валентину, повернуть ключ в замке. А там или сорваться на Валгаллу, или с пистолетом через кремлевские коридоры на свободу. До Столешникова. Трудно, но реализуемо при некоторой доле везения.

— Окончательно, товарищ Сталин, я не могу сказать ничего. Не моя компетенция. Общие соображения я высказал и написал. Дальше — как вы решите.

— Это — неглупо сказано, — сочувственно покивал головой вождь. — А товарища Ворошилова, как вы считаете, нам уже пора уволить?

Четко сообразил Иосиф Виссарионович. Про Молотова, про Кагановича не спросил, а здесь — в самую точку.

Ну, отвечай, нарком, вообразивший себя умнее Политбюро и почти вровень с продолжателем дела Ленина на современном этапе.

Как ответишь?

— Считаю — пора, товарищ Сталин!

Красный от злобы и страха (наверняка ведь все заранее согласовано!) Климент Ефремович сломал в пальцах толстый красный карандаш, Молотов протирал платком пенсне, Каганович впал в задумчивость, Вознесенский с интересом ждал продолжения мелодрамы. Его лично она пока не касалась.

— Объяснить сможете?

— Смогу! — Шестаков сделал движение, чтобы встать, Сталин трубкой указал — сидите.

— Попросим — объясните. Предпоследний вопрос — кого на месте товарища Ворошилова видите? По поводу товарища Ежова вы нам раньше хорошо предложили. А сейчас?

Сталин наверняка ждал, что Шестаков или замнется, или назовет фамилию кого-то из молодых, успешных, до сих пор не подвергнутых сомнению комкоров и командармов. Своего круга и своего образа мышления. Живых и приличных маршалов у вождя уже в запасе не осталось.

— Апанасенко Иосиф Родионович.

Это была бомба. Даже две. Одна Ворошилову, вторая Сталину. Или же — от двух бортов в середину!

Прежде всего, комкор Апанасенко принадлежал к клану «конармейцев», каждого из которых Сталин знал лично с Гражданской войны, которые пользовались его полным доверием и никто из них под каток репрессий не попал. Разве что совсем незначительные фигуры, да и то по ошибке.

Во-вторых, среди «армейской интеллигенции» он слыл чуть ли не самым некультурным и необразованным. Даже Ворошилов в сравнении с ним мог считаться аристократом, эстетом. Так что в устах Шестакова такое предложение выглядело более чем странно. Похожим на издевательство. Мол, Ворошилов глуп, так поставьте на его место совсем уже дуболома.

Однако Шульгин из многих, гораздо более поздних и заслуживающих доверия источников знал, что Апанасенко на самом деле был совсем не таков. Вернее, таков, но только внешне. На самом же деле он отличался громадным природным умом, инстинктивным пониманием законов военного искусства, решительностью и бесстрашием. Причем в отношении начальства — тоже. Включая и Сталина. Спорил с ним, когда считал себя правым, и, в отличие от Жукова, не мандражил под взглядами Ежова или Берии, а мог любого послать «по матушке».

Направленный (в настоящей реальности) на Дальний Восток наводить порядок после Блюхера, он за три года без истерик, массовых арестов, без непрестанных обращений в центр за помощью сделал там для укрепления боеготовности больше, чем было сделано за двадцать предыдущих лет. С начала войны гнал и гнал на Западный фронт отлично подготовленные и укомплектованные дивизии, причем у него в округе их не становилось меньше, и эта загадка сводила с ума японских разведчиков и генштабистов. Отчего они так и не решились напасть на СССР даже в ноябре сорок первого.

В сорок третьем Апанасенко все-таки выпросился на фронт, где и погиб безвременно и случайно, а то еще неизвестно, кто командовал бы Парадом Победы и в каком году.

Ничего этого, конечно, Иосиф Родионович к описываемому моменту совершить не успел, он сидел в Москве и ждал нового назначения, пока решался вопрос с Блюхером.

Но ведь Сталин и сам собирался доверить Апанасенко важнейший в то время в стране округ (тогда он именовался ОКДВА — Особая Краснознаменная Дальневосточная Армия), значит, видел в нем нужные качества. А отчего бы не учинить рокировочку — Ворошилова туда, а Апанасенко на его место? Хорошая подсказка, интересно мыслит товарищ Шестаков. И не первый раз уже.

— Все свободны, — объявил Сталин. — А вы, товарищ Шестаков, зайдите ко мне сегодня еще раз, скажем, в двадцать три часа. Есть у меня к вам дополнительные вопросы.

Следующим утром Григорий Петрович из простых наркомов вознесся в эмпиреи — стал заместителем Председателя Совета народных комиссаров (по общим вопросам) и кандидатом в члены Политбюро.

— Фактически Сталин приставил его комиссаром к Молотову и одновременно поручил курировать взаимоотношения оборонных наркоматов, высшего армейского руководства и Генштаба. Нечто аналогичное положению Геринга при Гитлере, — закончил свой рассказ Лихарев. — Жаль, что я не знаю, как там у него дальше дела пошли…

Шульгин тоже не знал, но мог себе представить. Если Сталин не передумает и не будет сильно мешать, вполне можно предположить, что они с Шестаковым сумеют за два примерно года переориентировать и внешнюю, и военно-техническую политику в стране в духе их с Антоном стратегических фантазий. И тогда Вторая мировая, которая так и так неизбежна, пойдет совершенно по другому плану, в противоположной геополитической конфигурации.

Только вот еще один неразрешимый вопрос, отчего обе псевдореальности, тридцать восьмого и сорок первого годов, так и остаются в латентном состоянии, где-то существуют, но не имеют развития? В отличие от всех других, и доступа туда нет. Словно бы нажали в видеомагнитофоне кнопку «Стоп», и картинка замерла.