Книга Записки князя Дмитрия Александровича Оболенского. 1855 – 1879 - Дмитрий Оболенский

На днях, говорят, явится сюда депутация от общего собрания Евангелического союза, состоящая из представителей Франции, Швейцарии, Германии и Америки, чтобы вновь просить государя коллективным образом не преследовать протестантов в Балтийском крае. Вот до чего мы дожили. Враги наши так же точно, как и прежде, разными клеветами, выдумками и ложью в защиту Польши возбудили против нас весь мир; теперь, теми же орудиями, возмущают против нас Балтийский край. По всему свету систематическая против нас пропаганда рассылает массу печатных пасквилей и ложных обвинений, а мы не только молчали, но и запрещали в русских газетах говорить что-либо о Балтийском крае, и единственный человек — Юрий Самарин, который печатает за границей опровержения на все клеветы западных и остзейских публицистов, его преследуют как вредного человека, и сочинения его так строго запрещены в России, что ни один министр не может получить недавно его новую, вышедшую в Берлине брошюру о православии в Остзейском крае. Уже в прошедшем году подобная депутация, более скромных размеров, являлась государю в Штутгарт. Государь сперва не хотел ее принять, но потом, по настоянию графа Шувалова, принял. По словам «Hamburgischer Correspondent» 1-го июля 1870-го года, представление этой депутации государю происходило следующим образом:

«Вчера депутация удостоилась самого благосклонного приема у государя в королевской вилле Бере, близ Штутгарта. Это обстоятельство заслуживает особого внимания. Для верного уразумения дела, так как император во время своего пребывания на день не хотел принимать даже дипломатического корпуса, г. пастор Монис держал речь: он обратился к императору с трогательным воззванием, передал ему, что Пасторское собрание[218] союза возьмет крепко в свои руки дело лифляндских латышей и эстов, притесняемых за их веру, и в заключение подал его величеству адрес, который государь удостоил принять от него собственноручно. Затем государь выразил депутации свою добрую волю, сказав, что тем лифляндским латышам и эстам, которые желают перейти из греко-российской государственной церкви обратно в протестантскую, не ставят никаких в том препятствий, но что закон воспрещает обратный переход и что он, государь, не может изменить закона, приемы и способы, какими в былые времена произведены были обращения. На этом император дружески подал руку 4-м членам депутации и тотчас же их отпустил».

В какой степени слова государя переданы верно корреспондентом — мне неизвестно, но не подлежит сомнению то, что ответ государя был в том тоне и смысле, как приведено выше. Замечательно, что я в первый раз узнал об этой депутации от императрицы, у которой я, в отсутствие государя, обедал раз в Царском Селе. Она только что в этот день получила от государя письмо, в котором он ей писал о том, что ему представлялась эта депутация.

Императрица рассказывала это за обедом, я сидел возле нее и решился спросить: «Si се n’est pas indiscret, Madame, qu’a repondu l’Empereur?»[219]. На это она мне ответила: «Il ne me le dit pas. Il dit seulement — que tu comprend que ma reponse n’etait pas difficile»[220].

Впоследствии я узнал от Тимашева, которому рассказывал сам государь, что он действительно сперва не хотел вовсе принимать депутацию, но что его уговорил Шувалов и что ответ государя был уклончивый и нерешительный. Понятно после этого, что агитация не только не уменьшилась, а, напротив, усилилась. Любопытно будет знать, как примет государь эту новую депутацию. По всей вероятности, она постарается опять его поймать где-нибудь за границей. Неужели суждено всей этой лжи торжествовать?.. Ежели бы депутаты приехали сюда, то можно было бы добросовестных из них уговорить съездить самим посмотреть в Балтийском крае — кто кого угнетает… Можно бы было разыграть перед ними всю картину безобразной лжи, которою они обольщены, и показать, как они, сами того не подозревая, служат орудием партии, совершенно враждебной тем либеральным принципам, которым они служат.

Нет, видно, судьбе угодно, чтобы Александр II создал бы во вред России балтийский вопрос так же бессознательно, как Александр I создал вопрос польский. Мы, современники, без особого внимания следящие за ходом совершающихся событий, не можем не видеть ясно и даже почти осязательно, как всегда искусно и однообразно подготовляет наше Провидение материал для будущих бедствий. В балтийском вопросе совершенно так же, как в польском, Провидение дает силу и власть всякой лжи накопляться, накопляться, омрачать рассудок и взгляд людей, и потом разом грянет гром, и вся ложь выступит наружу, и все люди станут удивляться, как могли они быть так обмануты и как могли они так безрассудно действовать. Желал бы я ошибиться, но мне представляется несомненным, что России придется выдержать страшные испытания за слепоту современных ее политических деятелей.

19-го июля. Завтра ожидается возвращение государя и императрицы прямо в Петергоф. На другой же день начинаются разные смотры и маневры в лагере, и нам трудно будет уловить минуту для доклада. Предчувствие мое оправдалось. Депутация протестантов с адресами в пользу латышей и эстов, о которой я уже говорил, не доехала до России, а надеялась поймать государя в Фридрихсгафене. Я уверен, что королева Ольга ежели не прямо содействовала, то по крайней мере не препятствовала этой манифестации, ибо в прошлом году депутация являлась государю в Штутгарте. В нынешнем же году в Фридрихсгафене был съезд всей семьи на семейный праздник серебряной свадьбы, и, вероятно, это обстоятельство тоже было принято в расчет, чтобы смутить сердце царево. О том, что эта депутация являлась, читаем мы сегодня в газетах следующее:

«Уже давно немецкие газеты сообщали, что во время пребывания Его Императорского Величества в Фридрихсгафене ему желала представиться депутация от Евангелического союза с целью ходатайствовать о разрешении протестантам Прибалтийских губерний, перешедших в греко-российскую веру, снова обратиться в протестантскую. Депутации не удалось, однако, достигнуть своей цели по причинам, изложенным в следующем письме цюрихского корреспондента „Кельнской газеты“. Вчера, пишет означенный корреспондент от 22-го июля, я разговаривал в гостинице Бауера с несколькими лицами, принадлежавшими к депутации, которая явилась 14-го июля к князю Горчакову. Вот что я узнал от них: депутация состояла из 37-ми членов, в числе которых 10 было из Англии, 8 — из Северной Америки, 5 — из Швейцарии, 4 — из Швеции, 2 — из Голландии, по 1-му из Бельгии, Дании и Венгрии и 4 — из Германии, а именно: Тишендорф, доктор Зивикинг, барон Гелерт и граф Реке-Фольмерштейн. Император, предупрежденный о прибытии депутации, поручил принять ее князю Горчакову, вследствие чего депутация и представлялась государственному канцлеру. Все очевидцы согласно показывают, что он выслушал с невозмутимым терпением несколько длинные речи депутатов, в которых они выражали доверие, внушаемое им благородным характером Е В императора, и уверяли, что поступок их чужд всякого политического характера и что единственно человеколюбие побуждает их просить о дозволении эстам и латышам, перешедшим в греко-российскую веру, снова присоединиться к евангелической церкви. В заключение ораторы-депутаты просили аудиенции у Е В императора, чтобы иметь случай вручить ему адреса от своих доверителей. Адресов было 3 — от Американского Евангелического союза, от Общеевропейского союза (этот адрес составлен в Лондоне) и от квакеров. Князь Горчаков ответил депутатам в самых благосклонных выражениях, что принципы религиозной терпимости обеспечиваются как личными воззрениями государя императора, так и русским законодательством и русскими обычаями, в чем может убедиться всякий, побывав в столице и в провинциальных городах России, где не только люди всех христианских вероисповеданий, но даже евреи и магометане имеют свои храмы и пользуются покровительством законов. Гуманный образ мыслей императора (в котором так твердо убеждены податели адреса), прибавил канцлер, служит единственной гарантией в исполнении их желания, которую он может предложить им. Что же касается желаемой аудиенции, то канцлер не взялся ходатайствовать о ней, так как в данном случае дело идет об изменении государственного закона, причем нельзя допустить никакого чужеземного вмешательства. Прием же депутации от стольких национальностей имел бы, во всяком случае, вид подобного вмешательства во внутренние дела России. Как ни огорчила депутатов невозможность быть представленными императору, однако доводы князя Горчакова, по-видимому, убедили их, и они изъявили свое сожаление в самых почтительных выражениях.