Книга Персики для месье кюре - Джоанн Харрис

Оми засмеялась.

— Как всегда! Ну до чего ты гостеприимна, Инес! А скажи, чего ты здесь прячешься, зная, что твой братец всюду тебя ищет?

— И сейчас ищет? — Голос Инес звучал сухо.

— Да, и сейчас. Если б ты думала хоть о ком-то еще, кроме себя самой…

— Прекрати, Оми! — сказала Захра. — Ты же понятия ни о чем не имеешь! — Она повернулась к Инес. — Я говорила со священником. Тебе придется рассказать им свою историю.

— Вы имеете в виду Рейно? — удивилась я. — Он что, здесь?

Но куда больше меня удивила Соня — с такой странной настойчивостью она смотрела на Инес. Я впервые видела ее без покрывала, и меня поразило ее сходство с Алисой. У обеих были довольно мелкие, изящные черты лица, огромные выразительные глаза, золотистый «гвоздик» в ноздре, но если Алиса была девочкой живой и яркой, то Соня казалась бледноватой, даже бесцветной. Под глазами у нее пролегли темные круги, а вокруг рта — горестные складки.

— Почему ты убежала? — спросила она у Инес. — Если ты собиралась через день взять и вернуться, то зачем было вообще убегать?

Инес пожала плечами.

— Ты ничего не понимаешь.

— А предполагалось, что я пойму? — спросила Соня. — У нас с Каримом все шло прекрасно, пока не появилась ты. Ты все испортила. Если бы ты оставила нас в покое, у нас с ним, возможно, еще был бы шанс…

Инес разразилась хрипловатым смехом.

— Ах вот как ты думаешь? Значит, у вас еще, возможно, был бы шанс?

Соня медленно покачала головой.

— Я думаю, что ты очень злая и очень плохая женщина, — сказала она. — И ты никогда его не отпустишь. Ты приворожила его с помощью каких-то чар, чтобы он больше никому не мог принадлежать. Ты притворяешься такой скромной, такой чистой, но все знают, какая ты на самом деле. И если ты думаешь, что у нас еще хоть кто-то верит, что ты его сестра…

У нее перехватило дыхание, и она умолкла, дрожа всем телом и став еще бледнее.

Инес указала на подушки, лежавшие на полу.

— Сядь, — сухо велела она Соне. — Твои драматические переживания могут плохо сказаться на ребенке.

Соня молча повиновалась. Глаза ее горели и были абсолютно сухими. Сейчас она выглядела удивительно юной — даже моложе, чем Алиса, — и было трудно поверить, что эта девочка беременна.

А Инес повернулась к нам и заговорила — странным, каким-то жестким и ломким голосом. Но в цветах ее ауры, скрытых покрывалом, я не заметила никаких признаков нервного напряжения или печали. Скорее чувствовалось презрение. Держалась она совершенно спокойно; такая безмятежность, подумала я, может быть свойственна женщине, оставившей всякую надежду на спасение.

— Итак, все думают, что я им лгала. Что я не та, за кого себя выдавала. Что я шлюха Карима, а Дуа — его дочь.

Ей никто не ответил. И она продолжала:

— Ну что ж, кое-что из этого можно счесть полуправдой. Но могу вас заверить: я никогда не была ничьей шлюхой.

— Я это знала! — тут же вставила Оми. — Ты ведь его жена, не так ли?

Инес покачала головой.

— Нет. Не жена.

— Я тебе не верю! — сказала Соня. — Иначе зачем ему по ночам ходить к тебе? Зачем выскальзывать из дома, как только он убедится, что я сплю? Почему он ни о ком, кроме тебя, не думает? Почему он точно с цепи сорвался, как только узнал, что ты сбежала?

Инес протяжно вздохнула.

— Я думала, что смогу обойтись без подобных сцен и объяснений. Я думала, наши прежние отношения с Каримом могут наконец быть похоронены и забыты. Я пыталась однажды предупредить тебя, что он опасен, и твою сестру я тоже пыталась предупредить. Но война между мной и Каримом вызвала слишком много несчастий. И я больше не могу хранить молчание. Мне очень жаль, если кому-то мои слова причинят боль. Этого я никогда не хотела.

Соня явно была озадачена.

— Я не понимаю…

— Да, такое ты вряд ли способна понять. — Инес села рядом с нею и обратилась к нам: — Располагайтесь. Садитесь поудобней. Мой рассказ, возможно, займет некоторое время.

Мы уселись на подушки. Оми, быстро сунув руку в карман, вытащила кокосовое печенье и заявила:

— Если твой рассказ будет долог, то я должна сперва немного подкрепиться.

Инес подняла брови:

— Старый Маджуби сказал бы, что ты едешь верхом на осле дьявола.

— На осле дьявола или на овце Шайтана. Мне все равно, я старая. Давай, начинай свою историю!

Инес весело прищурила свои дымчатые глаза, поглядывая на Оми поверх покрывала — сейчас ее взгляд был почти ласков, — и сказала:

— Ну что ж, прекрасно. Сейчас я расскажу вам, кто я такая. Но сперва вы должны усвоить, что я не являюсь ни сестрой Карима, ни его шлюхой, ни даже его женой. Альхамидуллила, я — его мать.

Глава седьмая

Суббота, 28 августа, 10:25 утра

На какое-то время в комнате воцарилась полная тишина. Затем на Инес обрушилась лавина вопросов, восклицаний, возражений. Она — мать Карима? Это очень, очень странно! Но даже если это и так, то зачем ей понадобилось это скрывать? Зачем нужно было вызывать излишние подозрения, если она могла получить всеобщее признание и уважение…

Наконец шквал вопросов сам собой затих, и Инес начала свой рассказ. По-французски она говорила с сильным акцентом, это был не живой разговорный язык, а страшно зажатый, болезненно аккуратный язык человека, который учил его по учебникам, причем сильно устаревшим. При этом прекрасные глаза Инес были лишены какого бы то ни было выражения, а голос сух, как осенние листья.

— Я родила Карима в шестнадцать лет, — сказала она. — Я из бедной семьи. Мы жили все вместе в маленьком деревенском домике — мои родители, трое моих братьев, две сестры и я. Когда мне исполнилось десять лет, родители отослали меня в город и отдали в прислуги. Я переходила из дома в дом и в итоге оказалась в Агадире, в одной богатой семье с тремя детьми: двумя маленькими девочками и мальчиком. Сперва я считала, что мне очень повезло. Я ходила в школу. Выучилась читать. Меня учили математике, истории и французскому языку. Я научилась хорошо готовить и умела быстро навести в доме порядок. — Впервые мне показалось, что голос Инес чуть дрогнул, но она быстро взяла себя в руки и продолжила: — Мне было пятнадцать, а сыну моего хозяина, Мохаммеду, восемнадцать. И однажды ночью он пришел ко мне в комнату. Я спала, но он разбудил меня и сказал, что, если я скажу кому-нибудь хоть слово, меня тут же уволят. А потом он меня изнасиловал. Я все рассказала его матери, и она тут же вышвырнула меня вон. Тогда я пошла в полицию и там тоже все рассказала. Но полицейским на меня было наплевать.

Значит, даже в пятнадцать лет, думала я, Инес обладала поразительным упорством. В полиции с ней обошлись, как с обвиняемой (первое, о чем у нее спросили, была ли она должным образом одета). Поскольку прежние хозяева ее выгнали, она попыталась найти работу в другом доме. Но без рекомендаций ее никто брать не хотел. Она спала на улице, попрошайничала, потому что ей нечего было есть, дважды ее арестовывали и на второй раз в полиции ее подвергли тщательному осмотру, в том числе у гинеколога. Там-то и выяснилось, что она беременна.