Книга Жили-были двое - Екатерина Риз

— Как многозначительно это прозвучало: там. Москва не такая уж страшная. И она совсем близко.

Саша безлико угукнула. Провела ладонями по его плечам. А Ефимов разулыбался, затем даже хохотнул.

— Судя по твоему «угу», Москва тебя уже не слишком занимает.

— Я буду по тебе скучать, — согласилась Саша.

— А как я буду скучать, — прорычал он, подхватывая Сашу и подталкивая её к постели. Уже через минуту футболка Ефимова полетела в сторону, свет в комнате был погашен, они целовались, возясь и посмеиваясь над самими собой, как подростки. Саша даже время от времени прикладывала к губам Толи палец, когда он чересчур увлекался, и слишком бурно принимался выражать свои чувства. А потом их прервал несчастный голос Мити через всю квартиру:

— Мама!

Толя с Сашей замерли на постели, у обоих были очевидные проблемы с дыханием, вот так сразу трудно было собраться с мыслями, но уже через секунду-другую Саша принялась из-под Толи выбираться. Ефимов откатился в сторону, потёр лицо. А Саша лишь похлопала его ладошкой по груди.

— Я скоро вернусь.

Он хохотнул.

— Жду с нетерпением, — проговорил он, не преуменьшив ни на йоту.

Смотрел, внимательно смотрел, как Саша поднимается с постели, как откидывает волосы назад, второпях накидывает на себя халат, губы облизывает. А когда она кинула на него особенный взгляд, Толя улыбнулся. Захотелось протянуть к ней руки, поймать её и никогда не отпускать. Но её звал их сын, и это было свято. И поэтому Ефимов перевернулся на живот, положил голову на руки, и приготовился ждать, столько, сколько понадобится. Митьке, судя по всему, снова приснился плохой сон.

После пары месяцев в провинциальном городе, Москва, со своим несмолкающим шумом, сумасшедшим ритмом и не стихающим даже ночью потоком машин, показалась Ефимову чересчур суетливой. Правда, это ощущение покинуло его уже через час. В голове тут же созрел план, причем поминутный, на весь предстоящий день, как и бывало обычно. Заехать домой, забрать необходимые бумаги, выпить кофе, потом в офис, потом встреча, затем обед с деловым партнёром, объект, офис, объект… Кажется, он так живёт, уже достаточно давно. Просто позабыл, отвлёкся. Закрутило. Семья.

В какой-то момент Толя даже за голову схватился, волосы взъерошил, а после рассмеялся, сам над собой. Полдня провёл в разговорах с людьми, голова гудела от избытка информации, и его снова засасывало. В столичную жизнь, в работу, в желание что-то созидать. Ему всегда нравилось работать на результат, а не только зарабатывать деньги ради денег. Но сейчас, именно в этот день, оказавшись в своей привычной жизни после долгого перерыва, появилось кое-что ещё: осознание того, что он делает это не просто так, не в никуда или ради какого-то непонятного будущего, а для сына. У него ведь теперь сын есть, представляете?

И он всем об этом рассказывал. По крайней мере, людям, которых считал друзьями или хорошими приятелями. Рассказывал, показывал фотографии, попросту хвастался. И улыбался слишком широко, чем вызывал в людях, столичных жителях, которые никуда не уезжали и изо дня в день варились в суете и заботах, серьёзную настороженность. Кажется, они всерьёз недоумевали, что с ним сотворили в провинции.

— Видишь, какой у меня сынище? — Толя сунул под нос Синицыну телефон с фотографией Мити во весь экран. И как истинный гордый отец, ткнул в себя в грудь кулаком. — Весь в меня.

Семён к снимку присмотрелся, в конечном счёте заинтересованно хмыкнул, и телефон у Ефимова отобрал, принялся пролистывать фотки.

— И, правда, похож. Толян, я, если честно, думал, тебе там по ушам проехались.

— Каким ещё ушам? — Толя телефон у него забрал, кинул последний взгляд на сына, едва сумел сдержать тяжёлый вдох. Прошёл день, а он уже ощущал, что ему не хватает общения с сыном. Не смотря на то, что за день поговорил с Митей раз пять. Тот сидел дома и отчаянно скучал, и вовсю пользовался разрешением отца звонить в любой момент, как взгрустнётся. Первый раз ему взгрустнулось при просмотре серии «Губки Боба», второй после приёма лекарства, в третий когда бабушка заставила его снова замотать горло шерстяным шарфом, который кололся, и необходимо было кому-то пожаловаться. Мама на шарф не реагировала, зато папа пожалел и пообещал купить шлем и меч, как у настоящего рыцаря. — Ушам, — пробормотал Толя недовольно, после чего усмехнулся. — К твоему сведению, у него и уши мои.

Семён хохотнул.

— Не сомневаюсь. Ты на полпути ничего не бросаешь. Доделал, так доделал.

Толя прищурился, разглядывая друга, но выговаривать тому ничего не стал, лишь попросил:

— Когда я тебя с Сашкой познакомлю, сделай одолжение, вот эти шуточки пошлые…

— Пошлые?

— Да, да, пошлые. Оставь при себе их. Она у меня девочка неиспорченная.

Синицын засмеялся, допил пиво из высокого бокала.

— Не как та, что ты в последний раз привозил?

Ефимов пригвоздил его взглядом к месту.

— И об этом говорить не надо. Я и так на этой теме каждый раз горю. Обещал до конца жизни без повода имени не упоминать.

— Ё-моё, я смотрю, тебя там по рукам и ногам скрутили.

— Я выгляжу загнанным в угол?

— Да вроде нет.

— Во-от. Лучше скажи мне, папаша-герой, где мне сыну рыцарский меч купить?

Семён взглядом его смерил, потёр кулаком нос, чтобы скрыть улыбку, а затем со всей серьёзностью сказал:

— Выковать. Никак иначе.

— Синица, ты дебил.

И вместе рассмеялись.

Сам не догадывался, насколько привык за прошедшие две недели к постоянному присутствию шумного ребёнка рядом, к Саше, к запахам, звукам дома. Особенным звукам, до которых ему раньше никакого дела не было. А оказавшись в тишине собственной квартиры, не знал, чем себя занять. Даже уснуть так сразу не получилось. Тут же появилось желание покурить, выпить, а всё потому, что тишина сводила с ума. И телефонный разговор с Сашей не спас, разве что на те минуты, что они говорили. Но признаваться ей в этом, рассказывать, как скучает, почему-то не стал. Не хотелось Сашку перебивать, когда она рассказывала ему о том, как прошёл их с Митей день, и голос её звучал бодро, и Толя даже был уверен, что она улыбается. И своей тоской портить ей настроение не хотелось. И откуда она только взялась, эта тоска. Знать о ней раньше ничего не знал.

Но, если взглянуть с другой стороны, то, наверное, неплохо узнать о её существовании. Открываешь в себе что-то новое, глубинное, до чего добраться, разобраться времени не хватало. Да и желания, если честно. Всё бегом, наскоком.

И невдомёк было, что Саша поступает точно также. Говорит каждый день с ним по телефону, а о том, что скучает, что отчаянно скучает, старается не говорить. Боится показаться глупой и излишне сентиментальной. Но больше всего боится разреветься, и без того, каждый раз прощаясь с Толей и желая ему «спокойной ночи», в горле ком вставал. Хорошо, что в это время Митя уже спал, и перед ним можно было не притворяться. Поэтому лишь валилась на постель, обнимала подушку, на которой Ефимов спал, и бесконечно долго, бесконечно несчастно вздыхала. Напоминала себе, что Толя вернётся уже через пару дней, через день, но в эти оптимистические мысли вмешивались другие, о том, что совсем скоро он уедет, и будет отсутствовать куда дольше, чем в этот раз. И каков будет график? Пару раз в месяц? И что это будет за жизнь? Да ещё тётя… Каждый день приходила к Мите, а пока тот не слышал, принималась допрашивать Сашу. Что дальше будет, как будет, что они с Толей собираются предпринимать по этому поводу. А что они собираются предпринимать, Саша не знала. А продолжать отговариваться, находить новые причины и доводы, выдавливать из себя улыбки, получалось с каждым днём всё хуже.