Книга Бывших не бывает - Евгений Сергеевич Красницкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ас-кле-пи-до-та! – отчеканил он. – Повторить!
– Ас-кле-пи… – начал, покорно вздохнув, Корней, а остальные нестройно подхватили.
Раза с пятого начало получаться приемлемо.
– Вот! – удовлетворённо огладил бороду отец Меркурий. – А внук бы твой – боярич Михаил – справился бы с первого раза и без малейшей запинки.
– Внук? – переспросил Корней. – Михайла?
– Да, – чуть заплетающимся языком отозвался священник.
– Слушай меня! – вдруг раненым медведем взревел воевода. – Все к Миньке едем! В Крепость! Мириться! Велите запрягать! Чтоб все мне, как один, ядрёна Матрёна!
– Да… – начал было Фома, но получил кулаком в печень от Егора и затих.
– Лавруха, тащи меня домой, – продолжал распоряжаться Корней. – И справу вели кобеднишнюю[127] приготовить, пока запрягут!
– Понял, – кивнул Лавр и извлёк откуда-то отцовский тулуп. – Надень, батюшка. Сил больше нет его за тобой таскать.
– Угу, – кивнул Корней, влезая в рукава и продолжая раздавать указания. – Сбор здесь, как стража сменится! Смотрите у меня! Отче, ты со мной. И для сугреву захватите!
С этими словами воевода Погорынский в сопровождении сына двинулся вон.
– Гы, ну так чего с закладом? – возник перед священником ухмыляющийся Бурей.
– Ага! – подвалил с другого бока Сучок.
– Ваш заклад! – махнул рукой в ответ отставной хилиарх и расхохотался.
«Господи, прости меня, недостойного иерея, ибо паки и паки согрешил я! Но, кажется, с пользой!»
* * *
Десятники и Лавр оказались разворотливы – сани возникли как по мановению ока. Да и сами приглашённые успели принарядиться и нацепить мечи.
Но вот с рассадкой случилась заминка: народ то усаживался, то пересаживался, то галдел, то ещё что. До тех пор, пока Корней не рявкнул. Получив твёрдую команду, все попадали в сани как попало, но поезд, как ни странно, не тронулся.
Воевода, слез с облучка, подошёл к саням, на которых угнездился Меркурий, и ласково так спросил:
– Ты какого рожна тут сел? Я тебе где велел быть?
«Макарий, ты вляпался! Проклятая дурь! Ты позволил себе командовать эпархом Кириллом! Это чудо, что ты ещё жив, Макарий… На месте Кирилла ты бы убил! Надо исправлять ситуацию и, дай Бог, чтобы это было ещё возможно!»
– Виноват, боярин-воевода! – священник вскочил и вытянулся в струнку. Слушаюсь, боярин-воевода!
– Ну так бегом! – рыкнул Корзень.
Отец Меркурий резво потрусил к воеводским саням.
– Стой! – воевода остановил священника на полдороги, неторопливо подошёл, жестом велел наклониться поближе к себе и тихо прошептал. – Додумался мне подыграть или случайно так вышло? Не отвечай – ни к чему. Сегодня ты правильно сделал, но так в последний раз. Приказывает один – ты сам всё понимаешь.
– Слушаюсь, боярин-воевода, – так же тихо и серьёзно ответил священник, пропустил воеводу вперёд, дождался, когда он усядется, и только потом сел в сани сам.
* * *
Скажите, уважаемые читатели, вы комедию «Чародеи» смотрели? Да-да, ту самую, что показывают по каждому второму каналу на Новый год? Конечно, смотрели, хотя бы один раз – избежать этого в нашей стране невозможно. А песню «Три белых коня» помните? Не сомневаюсь. А видеоряд из фильма на эту песню? Ясен пень – кто ж это забудет, при всём желании!
Так вот, торжественный выезд воеводы Корнея в Михайлов Городок был несколько на всё вышеописанное похож. Самого воеводу, лучших людей сотни и приглашённых гостей уносило в звенящую, снежную даль…
Снежная даль в наличии имелась, а вот с остальным вышла, как теперь говорят, корректировка проекта: кони оказались не белыми, а, скорее, какими попало – запрягали в спешке, и о подборе по мастям как-то не подумали; народу оказалось тоже побольше, чем в фильме, да и одет он был не со скромной элегантностью советских семидесятых, а как кому показалось удобнее и глазу приятнее. Наиприятственнейшим из приятственных претендовал оказаться лохматый треух Сучка, задорно размахивающий на ветру ушами, чем составлял изрядную конкуренцию пёстрым конским попонам, ярким лентам, лисьим и куньим хвостам, навешанным для красоты на дуги саней. Но и остальные гости тоже не подкачали – на Святках не так причудливо бывает. Там-то все относительно единообразно рядятся: личины, шубы навыворот да рожи мазаные, причём у всех, а тут кто во что горазд – свобода!
Музыка тоже имелась, да не просто так, а купно с песнями. Правда, герои сего действа упомянутую комедию по понятным причинам не смотрели, и оттого над санным поездом не звенел чистый женский голос, славящий застывшие реки и застывшую землю, а ревели кто в лес, кто по дрова крепко поддатые мужики, причём чуть не у каждого имелось своё мнение насчёт того, какая песня лучше подходит к ситуации.
И молодого красавца Абдулова с трубой тоже не завезли, впрочем, его, точнее, её с успехом заменял Бурей, изо всех своих немалых сил дудевший в глиняную свистульку. От такого напора свистулька издавала звуки, что издаёт обыкновенно хряк в процессе превращения в борова[128]. А вот красавцем вне всякого сомнения работал сам воевода, облачённый в распахнутую дорогую шубу на волчьем меху, сдвинутую на затылок шапку, и правящий стоя головными санями – даже деревянная нога не мешала! Словом, выезд удался – санный поезд, сопровождаемый восхищённым визгом ни свет ни заря разбуженных баб и не менее восхищённым матом мужей, уносился в непроглядную темень зимнего утра.
Ну, точнее, готовился унестись. Пьяные-то седоки пьяные, но соображения не гнать по селу хватило. Да и открытие ворот и проезд через них тоже времени требует.
Но вот наконец обоз миновал ворота. Корней встал на головных санях, орлом оглядел празничную кавалькаду и радостно, по-молодому, крикнул:
– Эге-гей, залётные! Н-н-нооо!
Перестарался воевода, ой, перестарался: от его ликующего крика часть лошадей испуганно всхрапнула и присела на круп, часть забилась в оглоблях, а особо смелые попытались взвиться на дыбы. Ни одна с места не двинулась. А особо упорный и непокорный жеребец в воеводских санях, поняв, что вырваться из оглобель не удастся, зло захрапел, выгнул под невозможным углом лебединую шею, бешенно уставился злым лиловым глазом на воеводу и цинично с шумом помочился.
– Ах ты, падла! – сопротивления Корзень никому не прощал.
Неведомо откуда взявшийся кнут со свистом врезался в круп упрямца. Жеребец дико заржал, попытался встать на дыбы, но Корней рванул вожжи и оглушительно по-разбойничьи свистнул. Сани как ужаленные рванули вперёд, что-то мелькнуло в воздухе, а санный поезд рванул с места в галоп.
– Стой, Кондрата потеряли! – медведем заревел Бурей, удобно устраиваясь на священнике – от резкого рывка все в санях, кроме Корнея, повалились друг на друга, а Сучок выпал.
– Да хрен с ним! Подберут! –
