Книга На самых дальних... - Валерий Степанович Андреев

скот? Соображать надо. Курицын — да ты что! А стенд в ленинской комнате кто оформлять будет? — Хобока безжалостно рушил с такой тщательностью возведенное мною здание. — А связь? Ты что, рацию не берешь? Ну, нет, так не годится. Включи радиста, Дамина, пожалуй. Это тебе уже двое. Ну, а третьего сам подберешь. На все про все — сутки подготовки. Уяснил? Действуй!

Застава гудела, как растревоженный улей. Дверь в канцелярии не закрывалась: буквально отбоя не было от желающих искать дорогу. Я даже не подозревал, что эта идея встретит такую поддержку.

В дверь на секунду заглянул Дамин, глаза его сияли:

— Товарищ лейтенант, может, гитарку с собой, а?

— Отставить. Не на прогулку идем. — Мне подобало в эти минуты быть строгим.

Потом робко постучал ефрейтор Беседин и, смущаясь, тоже попросил взять его с собой, чем немало меня озадачил. Уже неделю вся застава переживала и тревожилась за этого скромного, тихого парня, который ждал вестей из дома о прибавлении семейства, и вдруг такая просьба…

— Да не могу я больше, товарищ лейтенант! Изведусь я здесь на заставе. И так уже не знаю, куда девать себя после наряда… — взмолился Беседин.

Так окончательно укомплектовался состав нашей группы: Макаренко, Дамин, Беседин и я. Можно было подводить черту.

В ночь накануне выхода я не сомкнул глаз. Наверное, это участь всех первооткрывателей, думал я. Так и проворочался на койке в канцелярии до полтретьего. А в три был назначен выход.

Провожал нас сам Хобока. Произнес всякие напутственные слова, пожелал удачи, и мы двинулись в путь. И я засек время этого эпохального события. На часах было 3.05, а на календаре — 20 мая, среда.

3

С рассветом мы вышли к третьей речке, и наша экспедиция началась. С компасом и картой в руках я возглавлял наш маленький отряд. За мной шел Беседин, потом Дамин с рацией, шествие замыкал Макаренко. Главное — надежный тыл, рассуждал я, определяя ему это место. Кроме оружия и шанцевого инструмента, у каждого было по увесистому рюкзаку. Держались пока все бодро. Внушал опасение лишь Дамин, больно хлипкого был сложения радист.

Мы шли по живописному распадку, вдоль петляющей по нему неширокой быстрой речки. Вплотную к воде подступал лес — пихта, ель вперемежку с ольхой и ивой, попадался и клен. Природа только раскрывалась после долгой зимы. Разнотравье еще не вымахало в полный свой двухметровый рост, на лианах едва проклюнулись светло-зеленые листочки, да и бамбук дремал в ожидании тепла и солнца. Весна — самое подходящее время для нашего похода. Это мне еще Семен присоветовал, хотя и не верил, чудак, в мою удачливость.

Идти было легко. Лесная подстилка уже основательно подсохла и мягко пружинила под ногой. То и дело мы натыкались на следы прежней жизни. По основательно прогнившим и разрушенным временем мосткам и кладям тропа часто прыгала с одного берега на другой. Это были те самые мостки и клади, о которых тоже упоминал Кочуганов.

Взошло солнце, и распадок сразу заиграл, засветился весь, пронизанный мягким светом молодой листвы, сиянием воды на речных перекатах, жемчужной нависью росы на папоротниках и молодом бамбуковом подлеске. И лес сразу ожил, заговорил голосами птиц, журчанием воды, всплесками играющей форели. Приободрилась, повеселела и моя команда.

— Если вся дорога такая, то можно и за день кинуть эти двадцать километров. Верно, товарищ лейтенант? — бодро подал голос Дамин.

— Разбежался, — скептически заметил Макаренко, делая топором очередную зарубку на дереве. — Это токо цветочки…

Беседин молчал, должно быть, целиком занятый своими мыслями о доме, от которых ему и в походе, пожалуй, не освободиться.

Я же не очень обращал внимание на разговоры по той простой причине, что весь пребывал в приподнято-счастливом состоянии, когда все вдруг на редкость кажется удачным, а предстоящее исполнено значительности и тайны. И в отличие от Дамина, честно говоря, мне бы не хотелось, чтобы все закончилось так быстро…

При очередном крутом извороте тропа вдруг уперлась в огромный, метра три в диаметре, замшелый валун. На южной его стороне, поросшей густой щеткой мха, на уровне человеческого роста мы увидели какую-то надпись, словно тиснутую на зеленом плюше, напоминающую старорусскую азбучную вязь. Над нею торчал проржавевший православный крест с косой поперечиной, а ниже — маленькая стрелка, указывающая, должно быть, направление тропы.

Несколько минут мы молча рассматривали эти знаки из седых глубин времени. Как знать, может, именно здесь сложил когда-то голову русский матрос со шлюпа «Диана» адмирала Головнина, ночью по-разбойничьи плененный японцами? Или того раньше, еще во времена Петра, вознеслась к небу широкая и вольная душа якутского казака из отряда атамана Козыревского, первооткрывателя этих дальних, полуденных земель?..

Бог знает куда еще могли унестись мысли при виде этого седого замшелого валуна, этой веками нетронутой застылости, где только журчание воды и напоминало о беге времени…

Вскоре река разделилась на две совершенно одинаковые протоки, и нам пришлось выбирать: или налево, или направо. Сориентировавшись по компасу и карте, мы свернули направо.

С каждым шагом распадок сужался, теснился, вплотную подступали мощные стволы деревьев, густо переплетенные лианами, точно захваченные в плен исполины. Сделалось сумрачней, потянуло сыростью. Мы шли по настоящему тропическому лесу, о котором я когда-то читал у Жюля Верна и Стивенсона. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Мы находились на широте Сухуми, а это субтропики.

Ощущался подъем, идти стало труднее. Протока наша измельчала до размеров ручейка, потом родничка, а затем и совсем иссякла, а тропа, выйдя из-под крон деревьев на светлое, залитое солнцем место, неожиданно уперлась в плотную зеленую стену бамбука, как в глухой забор.

— Приехали, — без энтузиазма заметил Дамин, тяжело переводя дыхание и поправляя съехавшие с плеч лямки вещмешка. — Отцепляй вагон!

— Ладно каркать, отцепщик, — сказал Макаренко. — Отдышись. — И взял у него с плеч вещмешок.

Сверившись с картой, я принял решение вернуться к исходной точке, к двум протокам, и снова попытать счастья. Но ситуация в точности повторилась, с той лишь разницей, что левая протока оказалась еще короче. Настало время сделать первый привал и выйти на связь с заставой, и я объявил часовой отдых.

Макаренко быстро развел костерок, подогрел консервы, и мы перекусили без всякого аппетита, устроившись на мягком подлеске из папоротников и молодого бамбучника. Потом Дамин в условленное время связался с заставой. Выслушав меня, майор Хобока, похоже, не огорчился.

— Не расстраивайся, комиссар, этого следовало ожидать, — сказал он. — Сориентируйся и иди по азимуту. Главное теперь — снова выйти на водосброс между вулканами. Понял? А тут, где бамбук, поставь пунктирчик. Ну, держи хвост пистолетом!