Книга На самых дальних... - Валерий Степанович Андреев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не знаю, — уклончиво ответил я. — Все может быть…
На том наш разговор и закончился, и мы мирно разошлись, хотя я видел и чувствовал, что Семен крепко обиделся на майора.
На следующий день, когда Кочуганов отряжался с заставы дальше по своему лесному участку, я улучил момент и отвел его в сторонку.
— Послушайте, Семен Кузьмич, а вы б не могли карту мне вашу оставить?
— А чего ж нет? — Семен извлек из кармана гармошку и великодушно отдал ее мне. — Только на что она тебе? Степан Ильич человек упрямый, раз сказал «нет», знать, так и будет.
Я ничего не ответил, но про себя подумал: это мы еще посмотрим.
— Ну, ладно, бывайте, — прощался Семен с теми, кто вышел его проводить. — Спасибо за хлеб-соль, чтоб все были здоровы, до свиданьица.
Повернулся, кликнул свою собаку и бодро потопал по отливу, тряся тощим рюкзаком.
2
Всю долгую зиму я носился с этой идеей. Сколько раз бессонными ночами в часы своих дежурств по заставе или же поутру, вернувшись после проверки нарядов с границы, я просиживал в раздумье над кочугановской картой, самым тщательным образом циркулем и курвиметром выверяя ее, свою будущую дорогу, перебрасывал мосты через невидимые реки, рубил бамбук, делал засечки на деревьях, строил обогреватели. Мне представлялось наше предприятие хорошо организованной экспедицией из пяти — семи человек, оснащенной всем необходимым и запасом продовольствия как минимум на неделю. Я даже мысленно представлял ее будущий состав, правда, всякий раз внося в него новые коррективы. Бесспорным кандидатом номер один был сержант Макаренко, потомственный лесничий с Алтая, егерь, человек уравновешенный, спокойный, по-лесному мудрый и неторопливый. Вторым номером в этом списке шел ефрейтор Сыроежкин. Этот мог все: и огонь из ничего добыть, и еду сообразить, как говорится, из подножных средств. К тому же был силен, тверд характером, словом, надежный сибирский парень. Хотелось мне взять с собой и Курицына. Человек он с виду ничем не примечательный, небольшого росточка, но рассудительный, дельный, интеллигентный, не теряется в любых передрягах. Все помнят на заставе случай, когда его захлопнуло в непропуске. Море штормило тогда сильно, накат шел мощный, сокрушающий. И младший наряда испугался, решил уже, что погиб Курицын там, в ловушке. А как отхлынула волна, он вдруг появляется из-за скалы — не спеша, целехонек и еще улыбается. Правда, мокрый с ног до головы, но при оружии, и все, как надо. Все ведь как поступают, когда несется на тебя огромный водяной вал, а бежать некуда? Все-таки бегут! Или вперед, или назад, выдержки не хватает, нервы сдают. А Курицын мгновенно сориентировался, выбрал валун побольше, присел рядом, пригнул голову и вцепился в него мертвой хваткой. Накат и прошелся над ним, с грохотом обрушился на каменную стенку и отхлынул. Курицын встал, отряхнулся и спокойно покинул ловушку. Так вот, Курицына я взял бы в вашу экспедицию за выдержку и хладнокровие.
Были и другие кандидаты, потому как люди у нас на «Керчи» все в принципе достойные и выбрать самых-самых тоже нелегко, даже замполиту.
Как только зима, как говорится, повернула на весну и появились у нас в распадке и на стрельбище первые проталины, а лед в бухте потемнел и вздулся, я начал «военные действия» против своего начальника майора Хобоки. Сначала исподволь, а потом все настойчивее и настойчивее намекал я ему на необходимость тыловой дороги. «Ну, ладно, — говорил я, — наряды мы все с побережья, конечно, не снимем, это абсурд. Но просто движение по флангу — за почтой или новыми кинофильмами, а то и в командировку, — это же намного сократит путь, а главное — безопасней. И линию связи можно надежную перебросить, не будем вечно мучиться». — «Ну, что ты уговариваешь меня, как девицу, ей-богу, — шумел Хобока. — Все это я знаю. Но пойми, это ж не так просто — взять и пройти между двумя вулканами по отрогам, по дикому лесу, где не ступала нога человека, через десятки распадков, ручьев и рек, по непроходимым зарослям бамбука…» Как он не понимал, что, пугая меня трудностями, он еще больше разжигал во мне желание идти и добиться своего!
— Ну и что, если хорошо подготовиться… — упрямо настаивал я.
— Нет, Анатолий Васильевич, не взыщи, но «добро» я не дам! — повысил голос майор. — И не будем к этому вопросу больше возвращаться. Тут, понимаешь, и так дел по горло, да и инспекторская не за горами. Работать надо…
Но вот однажды — дело было в мае, и я даже точно запомнил число — восемнадцатого — ситуация резко изменилась в мою пользу. Весна уже вовсю буйствовала над нашим островом. Как-то ночью в бухте со страшным грохотом взломало лед, и к утру она уже была чиста, как стеклышко. А потом разбушевался на несколько дней шторм, один из тех страшных весенних штормов, которые обычно венчают победу весны над зимой и окончательно очищают побережье от ее следов — льда и снега. Этим-то штормом у нас и захватило на правом фланге сразу два пограничных наряда. Один нес службу дозора, второй возвращался со стыка — нес свежую почту и кинофильмы. Связи с ними не было, и мы почти сутки были в неведении о судьбе людей, пока Хобока во главе тревожной группы сам не вышел на участок. Вернулся он злой, подавленный. Зацепило-таки на осыпях одного из пограничников. Правда, не опасно, но могло кончиться куда печальней.
В канцелярии, не раздеваясь, майор присел к столу, долго и отрешенно молчал, прикрыв ладонью воспаленные веки, потом поднял на меня усталый взгляд:
— Ладно, Астахов, твоя взяла. Ищи свою дорогу. Рисковать людьми больше нельзя. Риск — это только в кино благородное дело…
Вечером Хобока вернулся к нашему разговору.
— Ну что, давай свои соображения. Я ведь знаю, ты всю тетрадку за зиму исписал прожектами. И карту небось кочугановскую вытер до дыр, а?
Немало озадаченный осведомленностью майора, я стал излагать свой план экспедиции.
Хобока выслушал внимательно и тут же внес свои коррективы.
— Эко ты размахнулся, комиссар! Где ж я тебе людей возьму, да на целую неделю! Службу-то нести надо. Граница, сам понимаешь. А что, если обстановка сложится, нарушение, поиск? Как быть? Растопыренной пятерней, как ее ни прикладуй, участок не закроешь… Словом, пойдут с тобой максимум трое. Конкретно. Просишь Макаренко — согласен, Сыроежкина — отставить, он повозочный, а как же коровы,
