Книга Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - Евгений Акельев

Сыскной приказ всегда удовлетворял такие просьбы, предоставляя казенные средства для отправления в Сибирь членов семей приговоренных к ссылке. Правда, далеко не все родственники желали отправиться за осужденными. Так, 16 июня 1742 года прапорщик Иван Пирогов, откомандированный сопровождать партию колодников из Москвы до Казани, рапортовал, что «принял на тот струг для отвозу и отдачи в Казань ссыльных колодников мужеска полу сто пятьдесят, да их жен и детей мужеска и женска полу шестнадцать, итого сто шестьдесят шесть человек»[615].

Вероятно, в день отправки партии колодников из Москвы возле Сыскного приказа собиралось множество родственников и знакомых, пришедших навсегда проститься с близкими людьми, но об этом мы никаких сведений не имеем.

Офицеру, возглавлявшему конвой, выдавались «кормовые» и «прогоночные» деньги, шнуровая книга для записи всех текущих расходов, а также запечатанные пакеты с документами для вручения в Казанской и Тобольской губернской канцеляриях и в Оренбургской экспедиции[616]. Кроме этого, он получал инструкцию, которой должен был руководствоваться во время препровождения партии колодников. Так, по инструкции, выданной 14 июня 1742 года прапорщику Коломенского полка Ивану Пирогову, ему следовало «плыть от Москвы на покупном струге до Казани со всяким поспешением», а «будучи в пути, означенных колодников на всяком ночлеге осматривать, чтоб у них ножей, веревок и других причинных к утечке никаких инструментов отнюдь не было и имеющиеся на них кандалы ручные и ножные чтоб были во всякой крепости». Если кандалы какого-то преступника приходили в негодность, его следовало немедленно перековать «в пути как в городах, так и в селах и деревнях, где имеются кузницы». С особой тщательностью офицер должен был следить за порядком на струге: «чтоб ссор и драк… не было», «солдаты всегда б были трезвы», «колодников до питья вина и прочих напитков отнюдь не допускать и табаку курить не давать». Точно также инструкция от 27 февраля 1745 года строго предписывала руководителю конвоя из пяти офицеров и 129 солдат, препровождавшего в Сибирь 235 колодников на ямских подводах: «Тебе, капитану Петру Крупенину, от напитков излишних самому иметь воздержание и команды твоей за унтер-офицерами и капралами и салдаты всегда смотрение иметь неоплошное, чтоб под командующие твои всегда были трезвы, тако ж и колодников до питья вина и протчих напитков не допускать, и над солдатами оного всегда смотреть накрепко, дабы пьяных колодников отнюдь не было»[617].

Каждый день при остановке на ночлег офицер должен был устраивать перекличку, проверять кандалы и смотреть, не появилось ли у колодников каких подозрительных вещей (ножей, веревок и пр.). Ссыльные, отправляемые по воде, ночевали на струге, причем по инструкции следовало вставать на якорь не ближе 20 саженей от берега. Партии колодников, отправляемые в Сибирь в зимнее время на подводах, «в ночное время для ночлега» должны были останавливаться «в селах и деревнях, где дворов довольное число». Для закупки провианта караульный офицер обязан был посылать «добросовестных колодников по две и по три связки под крепким караулом», причем ему предписывалось «всегда наблюдать самому… дабы в покупке излишнего провианта… произойти не могло»[618].

Из каждого крупного населенного пункта на маршруте следования партии офицеры, возглавлявшие конвой, отправляли в Сыскной приказ рапорты. Например, 18 марта 1745 года в Сыскном приказе было получено известие от капитана Петра Крупенина: «С посланными из Сыскного приказу колодниками и с командированною при мне командою сего марта 12 дня в город Владимир прибыл я благополучно, и по данной мне из Ямской конторы подорожной, как под себя, и под команду мою, так и под колодников требовал ямских, в которое число дано только двадцать лошадей, а более за разгоном не сыщется. А понеже как Сыскному приказу не безызвестно, что на уездные подводы прогонных денег по плакату не дано… и чтоб полному числу быть, шестидесяти пяти лошадям, за тех платить не из чего. О чем Сыскному приказу сим доношу во известие, и о заплате на оные уездные денег требую неукоснительно резолюции. А на малом числе подвод поспешить маршем никак не возможно, ибо умножилось весьма больных»[619].

Благодаря такого рода доношениям можно в деталях проследить путь партии колодников от Москвы до Казани. Например, 2 сентября 1739 года 100 ссыльнокаторжных и 48 охранявших их солдат при одном прапорщике и одном капрале отправились на струге из Москвы. 23 сентября струг был в Коломне, 2 октября — в Переяславле-Рязанском, 15-го — в Муроме. В каждом городе струг делал остановку, для того чтобы принять на борт подлежащих отправке в ссылку местных заключенных: в Коломне были посажены два человека, в Переяславле-Рязанском 13, в Муроме — трое. 22 октября корабль с преступниками пристал в Нижнем Новгороде. Но здесь пришлось остановиться, так как «на реке Оке стал лед». По всей видимости, арестантская партия была вынуждена продолжить свой путь пешком[620].

Как правило, офицеры и солдаты московского гарнизона конвоировали колодников до Казани. Казанской губернской канцелярии следовало принять у них подопечных, сверив их реальное количество с отпускной документацией, а затем препроводить в назначенные для ссылки места силами солдат Казанского гарнизона. Одних заключенных отправляли на каторжные работы в шахты и на заводы, других отсылали для определения на военную службу в гарнизоны глухих сибирских крепостей, третьих — на поселение и т. д.

В архиве Сыскного приказа сохранился документ, составленный в марте 1742 года и озаглавленный «Реестр ссылочным колодникам, присланным в Оренбург». В нем перечислены имена всех 132 преступников, этапированных из Москвы в Оренбург. Здесь мы находим многих героев этой книги — пойманных по «указыванию» Каина в конце 1741-го — начале 1742 года московских воров. По всей видимости, этот реестр представляет собой черновые заметки караульного офицера, сдававшего партию колодников в ведение Оренбургской экспедиции. Он написан небрежно, вкривь и вкось, а против каждого имени стоят непонятные значки — крестики и палочки. Интересно, что имена в этом списке перечислены попарно: как мы знаем, ссыльные еще в Москве сковывались по два человека и таким образом следовали на протяжении всего длинного пути в Сибирь. Именно так колодников и пересчитывал караульный офицер — по связкам.

Благодаря этому документу мы можем представить, в каком порядке шли бывшие друзья Ваньки Каина.

«Мошенник» Кондратий Безрукий был скован с торговкой краденым солдатской вдовой Ириной Федосеевой. Ночью 28 декабря 1741 года они были вместе схвачены в притоне слепого нищего Андрея Федулова в Зарядье. Рядом с ними шли воспитанники гарнизонной школы Леонтий Юдин и Иван Тареев, он же Зубарев, ночевавшие в притоне Марфы Дмитриевой на Москворецкой улице, когда той же ночью туда нагрянула команда солдат вместе с Ванькой Каином. Тут же была пара других «мошенников», также обитавших у Дмитриевой, — Петр Рябинин по кличке Ачка и Михайла Стульников, он же Киска, а за ними следовала и сама 44-летняя солдатская жена, содержательница притона Марфа Дмитриева. С ней на одной связке шел крестьянский сын Максим Боровков — известный московский вор и, возможно, ее ухажер, специализировавшийся на домовых кражах, взломавший своим буравом не одну крышу в Москве. Пятнадцатилетний «мошенник» Степан Копылов был скован с хорошо нам известным Матвеем Цыганом. Последний, возможно, уже в то время задумался о побеге и возвращении в Москву, что он и осуществил весной 1744 года. Парой шли московские «мошенники» Степан Жижин и Михайла Рубцов, он же Голован или Рубец. Их многое объединяло: им было по 20 лет, оба были сыновьями московских посадских людей (Жижин — Алексеевской слободы, Голован — Казенной), рано остались сиротами; ночью 28 декабря они были взяты в притоне слепого нищего Андрея Федулова в Зарядье. Вслед за ними шли на одной связке два других посетителя этого притона — Иван Дикой и Денис Криворот. Неподалеку, побрякивая цепями, плелся и сам содержатель притона Андрей Федулов, он же Кизяка, которого вел прикрепленный скованный с ним сорокалетний «мошенник» Михайла Жужла. Рядом шли два «фабричных»-«мошенника» — Тихон Белый и Матвей Тарыгин, вместе схваченные памятной ночью 28 декабря 1741 года в «палате», снимаемой крестьянином Федором Игнатьевым возле церкви Николая Чудотворца на Москворецкой улице. Взятая там же крестьянская вдова торговка краденым Татьяна Иванова теперь шла за ними в одной связке с другой скупщицей краденого, солдатской вдовой Прасковьей Васильевой. Беглый солдат Алексей Соловьев, пойманный тогда же в печуре Китайгородской стены близ Москворецких ворот, был скован цепью с шестнадцатилетним «мошенником» Максимом Клестом, он же Щегол. Торговка краденым купеческая вдова Марфа Семенова составила пару «коллеге», хорошо нам известной вдове заплечного мастера Анне Герасимовой. За ними на одной связке отправились к месту ссылки «фабричные» Григорий Рассадин и Иван Мотыль и т. д.[621]