Книга Скитальцы - Кнут Гамсун

Эдеварт: Говоришь, экспедировал Магнуса? Но ты всё-таки не ранил его?

Август: А ведь он этого заслужил! Нет, я вообще решил не стрелять в него, я швырнул в него камнем.

У Августа всё больше заплетался язык, и Эдеварт хотел было уйти, но все его попытки увести друга с собой окончились неудачей. Август погрузился в воспоминания, должно быть, весёлые, потому что он смеялся и тряс головой, а может, просто что-то придумывал, дав волю своему воображению. Взять хотя бы ту воскресную прогулку, устроенную Кноффом, они называли это пикником, Август тогда играл на гармони. Там были все приказчики, экономка, Ромео и Юлия, вся молодёжь. Неожиданно в траве прошмыгнула полевая мышь, Магнус побледнел и подпрыгнул. Поймай её, Август! — крикнул Ромео. Август так и сделал, поймал мышь и ха-ха-ха! — Август захохотал и хлопнул себя по колену. Потом они расположились поесть, еду они принесли с собой, мясные консервы надо было разогреть, но никто не знал, как это сделать, и Августу опять пришлось потрудиться. Он сложил из камней очаг, развел огонь, разогрел консервы и открыл их, но при этом подстроил так, чтобы эта обезьяна получила банку с куропаткой в последнюю очередь, там были уже только остатки, а на дно Август положил мышь.

Фу-у! — застонали слушатели, ведь многие в это время ели.

Да! — воскликнул Август, воодушевлённый собственным рассказом. Я смешал её с соусом и — угощайся, Магнус! И этот дурень начал есть. Что это? — спросил он наконец. Филе, что там ещё может быть, ешь, не бойся. Ну Магнус и откусил ещё кусочек, но тут же выплюнул, словно понял по вкусу, что это мышь.

А разве он не видел, что ест мышь? — спросили слушатели.

Август: Это было трудно разобрать, ведь я вынул из мыши все кости, прежде чем положил её в соус.

Молчание. Никто не смеялся. Наконец кто-то спросил: Но зачем ты проделал эту гнусность?

Гм. Зачем? Август хитро улыбнулся. Я хотел сделать так, чтобы он перестал бояться мышей. И больше ничего. Так поступают на борту, когда хотят излечить человека от морской болезни: его заставляют есть собственную блевотину, пока он не исцелится...

Хватит! Замолчи! — крикнула Маттеа. Ты что, не видишь, что здесь едят?

Гости по-разному отнеслись к поступку Августа, кто-то спросил: Ну и чем же всё кончилось? Он полез в драку?

Да, вот тогда мне и пришлось угостить его камнем! — ответил Август. Этот дурень не понял, что я хотел ему добра.

Однако холодность присутствующих остудила Августа, он не выносил упрёков, а может, всё это была только выдумка, но вскоре он совсем опьянел и стал нести чепуху.

Эдеварт торговал в своей лавке, сначала торговля шла вяло, но те покупатели, кто хоть раз побывали у него, приходили снова и приводили с собой других; Эдеварт твёрдо решил, что должен распродать всё, что у него есть, и вернуться домой на пустой лодке.

От Августа толку было мало, изредка он появлялся в лавке, но бывал возбуждён и мог вспыхнуть в любую минуту, его буйное настроение ещё не улеглось, он предлагал Эдеварту один план нелепее другого, к примеру продать лодку и купить на эти деньги шарманку.

Эдеварт покачал головой.

Август: Если у меня будет шарманка, я куплю медвежонка в цирке и заработаю гораздо больше, чем ты в этой лавке.

Эдеварт спросил, почему бы ему не зарабатывать игрой на гармони.

Нет, сказал Август. Я обещал Маттеа поиграть разок у неё в трактире, чтобы привлечь туда посетителей. Там будут танцы. Будь уверен, послушать меня соберётся много народа.

У Августа были и другие планы. Хорошо бы придумать мазь от прострела и продавать её на ярмарке, сказал он. Правда, сейчас я обдумываю кое-что поинтереснее, но не скажу тебе даже под страхом смерти!

Эдеварт знал, что его друг горазд на выдумку, и не смеялся над его словами, однако ему хотелось немного остудить пыл Августа, и поэтому он сказал: Я только боюсь, Август, как бы ты не сотворил чего себе же во вред.

Август фыркнул: За меня не тревожься! Я тебе открою, над чем я сейчас размышляю: надо придумать пилюли для женщин, которые не хотят рожать. Я уже говорил тебе об этом, но ты не захотел меня слушать.

Я и сейчас не хочу!

Пусть меня поцелуют пониже спины! — засмеялся Август и продолжил: Будет странно, если у меня это не получится. Я знаю столько языков, и английский и русский, уж как-нибудь придумаю для них название. Однажды я плавал с одним штурманом, у него был пузырек с белыми пилюлями, в них была ртуть, и он давал их своей жене, когда приезжал домой. Но оставлять пилюли дома он опасался, ведь в таком случае жена в его отсутствие могла бы творить всё, что захочет. Он показал мне этот пузырек, на нём было написано Secale cornutum[29]. Это я запомнил.

Ты мог бы хоть изредка торговать в лавке вместо меня, сказал Эдеварт.

Но Август не слушал его: Господи, тут бы эти пилюли шли у меня нарасхват! Их бы все парни покупали... да и девушки тоже, коли на то пошло!

Эдеварт: Надо же мне хоть иногда сходить поесть.

Ты прав. Я скоро вернусь и поторгую вместо тебя, пообещал Август и ушёл.

Но в тот день он больше так и не появился. Вечером Эдеварт запер лавку и пошёл бродить по улицам, купил у пекаря плюшек и ел их на ходу.

Вечер был тихий и тёплый, на ярмарке царило оживление, слышались шум, свист, пение, люди веселились и отдыхали после трудового дня, кто-то, выпив спиртного, расхрабрился и грозил пересчитать кому-то ребра.

Эдеварт увидел двух смуглых людей с шарманкой — венгра и армянина. Они и здесь исполняли свой затасканный номер — один крутил шарманку, а другой набрасывался на него с кулаками и размазывал у него по лицу ягодный сок; они придумали этот фокус в незапамятные времена и до сих пор показывали его. Бедные шуты, которых здесь почти все знали, их выступление было в новинку только детям, потому и дела у них шли хуже некуда, время от времени кто-нибудь бросал им мелкую монету, а после драки они, бывало, получали и два шиллинга.

Приехал на ярмарку и Папст, вездесущий еврей-часовщик, он постарел, борода у него поседела, но он был всё такой же толстый и круглый в своей крылатке до пят со множеством цепочек, висевших на животе. Правда, Папст был уже не такой весёлый, как когда-то, он выглядел усталым, и лицо его избороздили морщины. Он не сразу узнал Эдеварта, но, вглядевшись, сам, без подсказки, отыскал его имя в своей памяти. Просто чудеса, ведь прошло столько лет, и у Папста по всей стране были тысячи знакомых. Запоминать людей он умел, это было частью его ремесла, а им он владел в совершенстве.

Завязался дружеский разговор, Эдеварт показал Папсту свои часы: они всё ещё у него, и он ни разу не обращался к часовщику. Папст открыл часы. Их не мешало бы почистить, сказал он. Дай мне их на пару дней, и они станут как новенькие.