Книга Скитальцы - Кнут Гамсун

Маттеа, немного смягчившись: Я бы уши ему надрала!

А он бы обнял и расцеловал тебя, смеясь сказал Эдеварт. Он молодой и красивый парень.

Я вижу, ты нисколько не изменился, буркнула Маттеа. Денег мы тебе не мало прислали? Почему ты не написал, что получил их?

Прости. Какой из меня писака.

Они снова были друзьями. Эдеварт и Маттеа не собирались дуться друг на друга.

А как твоё горло? — шутя спросил Эдеварт.

Горло? Ты ещё помнишь про это? Всё в порядке! И Маттеа хитро подмигнула ему.

Из кухни вышел Нильс, Нильс коробейник, он нисколько не изменился, огорчения Нильс оставлял своему отцу. Интересно, известно ли ему, что его отец, старый шкипер, не сумел в нынешнем году закупить на Лофотенах полный груз рыбы и что сейчас в Поллене он сушит на скалах лишь три четверти от того, что мог бы привезти? На Нильсе был передник, похоже, он заправлял на кухне, готовил горячие и холодные блюда, а его жена обслуживала гостей. Он тоже не забыл то письмо, в котором Эдеварт требовал возвратить ему деньги, и потому держался так, будто ему неприятно даже видеть такого гостя в своём трактире, однако Маттеа коротко и ясно объяснила ему, в чём дело. В конце концов Нильс буркнул: Можно подумать, у меня не было этих денег.

Друзья принялись за еду и запивали её пивом, Август пропустил несколько рюмок водки и крикнул Нильсу, чтобы тот пришёл и выпил с ним, но вмешалась Маттеа: Нильс занят, ему надо быть на кухне. Рулет у меня уже готов, сказал Нильс. Тогда наколи дров, велела Маттеа. Возражать было бесполезно, эта чертовка Маттеа была ещё молода и красива, как, впрочем, и Нильс, они были ладной парой, однако Нильс во всём подчинялся жене.

Иди посиди с нами, Маттеа, позвал Август.

Она пришла, но села рядом с Эдевартом. Август пил водку. Эдеварт спросил у Маттеа: У тебя есть дети?

Маттеа: А как же. Двое! Они дома, у дедушки с бабушкой, старики не хотят с ними расставаться и не жалеют денег на внуков. Есть у меня дети, не сомневайся!

Август: Но не от меня.

Ишь чего захотел! — со смехом воскликнула Маттеа.

Нечего смеяться. Разве не странно, что ты была моей невестой, а теперь вот замужем за другим и всякое такое?

А я об этом не думаю, ответила Маттеа.

Конечно, не думаешь! Август мрачно кивнул. А вот я забыть этого не могу! Сейчас у меня ничего нет, ни золота, ни бриллиантов, что на меня смотреть...

Эдеварт: Помолчал бы ты, Август, зато у тебя лавка ломится от товара.

Как бы то ни было, Маттеа, сказал Август, а всё-таки ты была моей невестой. И мы целовались.

Правда? Что-то я не припомню! Однако Маттеа побоялась дальше дразнить своего старого дружка, он был под хмельком и легко мог вспылить, поэтому она быстро сказала: Раз уж мы заговорили об этом, не забывай, что я всё-таки замужем за Нильсом, он мой муж, и с этим не поспоришь. Но после него я больше всех на свете люблю тебя, Август, поверь мне.

Август торжествующе взглянул на Эдеварта, словно хотел сказать: ну, слышал? Его доверчивая душа ликовала, он выпил ещё водки и попросил кофе. Да-да, хватит уже об этом, сказал Август. Между прочим, у меня есть возлюбленная, можешь не сомневаться. Она настоящая дама и занимает такое высокое положение, что я не могу даже назвать её имени. Поглядела бы ты на неё, когда она в шляпе и в нарядном платье заходит за мной, чтобы прогуляться! Да вот Эдеварт знает её!

Эдеварт кивнул.

Может, он возбудил в Маттеа ревность? Ты просил кофе, сказала она и ушла на кухню. Вернулась она оттуда в шляпке. Да-да, Маттеа тоже начала носить шляпку, совсем как дочери состоятельных людей, не зря её муж был сыном шкипера, ей хотелось показать Августу и Эдеварту, что и она не лыком шита. Маттеа поставила поднос с кофе на стол.

Ты куда-то идёшь? — спросил Эдеварт.

Маттеа быстро нашлась: Да, давайте прогуляемся и посмотрим, много ли народу приехало.

Друзья выпили кофе и расплатились. Они обошли весь торг, прибыло ещё несколько судов с торговцами, но большого оживления пока не наблюдалось, они побывали у карусели, которую как раз устанавливали, у палатки, где должны были давать цирковые представления, и возле маленькой палатки, в которой упражнялись два метателя ножей и прыгуны. Давайте зайдём в нашу лавку! — предложил Август.

Изобилие товаров внушило Маттеа уважение к друзьям, они были довольны, и Август хвастливо сказал: Если узнаешь, что кто-то хочет сделать покупки, причём нужен хороший товар, присылай его прямо к нам. У нас есть всё, и ни один тронхеймский купец не предложит цену ниже нашей.

Маттеа обещала помочь им, она и сама собирается кое-что купить у них перед отъездом.

Они вернулись в трактир, там несколько человек сидели в ожидании бутербродов и кофе; как только Маттеа снова взялась обслуживать гостей, Нильс скрылся на кухне. Август пил и становился всё болтливее, у него появились слушатели, и фантазия его расцвела пышным цветом. Хоть он и делал вид, что разговаривает только с Эдевартом, однако косил глазами направо и налево и говорил так громко, что его слышали все. Август был в ударе.

Ты знаешь мой шурф, сказал он, перед моим отъездом на ярмарку мне предлагали за него большие деньги.

И ты не продал его? — спросил Эдеварт.

Нет, зачем же! Если тебе предлагают четыре сотни, то дело стоит не меньше восьми, это даже ребёнку понятно. Честно говоря, эта сделка меня уже не интересовала, я тогда всё ждал, когда Магнус будет экспедировать суда ночью. Впрочем, ты, верно, не понимаешь, о чём я говорю, но дело кончилось тем, что я сам экспедировал этого Магнуса.

Как это?

Ты мне не веришь?

Что ты с ним сделал?

А что можно было сделать с этим ничтожеством? Я его убил!

Чепуха! Не мог же ты застрелить его!

Почему? Я его застрелил, — сказал Август.

Эдеварт: Но тогда бы ты не сидел здесь!

Вот как, не сидел бы? А этой обезьяне можно болтать по всей округе, будто я боюсь моря? Да я объехал весь свет, у меня во всех странах спрятаны сокровища, а я сижу здесь, пожалуйста, можете арестовать меня! Нет, они не посмеют! Ты хорошо помнишь этого приказчика Магнуса? Ничтожество, мальчишка на побегушках при лавке, дурень, помнишь, как он боится мышей? И он ещё смеет говорить, будто я боюсь моря! Вот она — другое дело. Не буду называть её имени, но в свой последний час я буду думать о ней. Ни за что, нет, нет и нет, сказала она, всякий раз она смеялась над моим желанием, но ничего не сказала обо мне своей обезьяне. В первый вечер... нет, я молчу, она только смеялась, но её обезьяна ни о чём не догадалась. Вот увидишь, в конце концов она уступит, сказал я себе и пришёл к ней на другой вечер, однако её там не оказалось, она где-то спряталась от меня. Я её искал, но так и не нашёл. Назавтра я снова увидел её, и она не сказала мне ни одного худого слова.