Книга Русское: Реверберации - Никита Львович Елисеев

– его правой и левой рукой одновременно. Обе, как я сказал, грязные.

18

Но жизнь несправедлива и разлучает даже лучших друзей. В 1939 году Гражданская война в Испании кончается, и пути Фишерабеля и Орлова расходятся. Они покидают мадридский отель «Насьональ», откуда от начала до конца осуществлялось руководство этой операцией, садятся – кто в самолет, кто на пароход, а кто и на подводную лодку, которая везет испанский золотой запас, отданный Советам Хуаном Негрином – министром финансов республиканского правительства, и разъезжаются в разные стороны. Орлов растворяется в воздухе. Фишерабель возвращаются в Москву и продолжают работать на то же учреждение – сочиняют отчеты, натаскивают новобранцев, – то есть делают все то, что делают полевые офицеры, уйдя с поля битвы. В 1940 году Рудольфа Абеля переводят на Дальний Восток, к монгольской границе, где в этот момент назревает конфликт; он делает неверный шаг, и его убивают. Потом начинается Вторая мировая война. Все годы войны Вилли Фишер живет в Москве, натаскивает новобранцев – на этот раз, вероятно, с большим удовольствием, поскольку немецкий для него родной благодаря отцу, но в целом чувствует, что жизнь проходит стороной, что его обходят с повышениями, что он стареет. Это безрадостное положение вещей прерывается только в тысяча девятьсот шорох письмом, когда внезапно его извлекают из нафталина и дают новое задание. «К такому заданию, – загадочно говорит он накануне отъезда одному из своих бывших подручных еще с испанских времен, – к такому заданию вся жизнь сотрудника – только подготовка». После чего он отбывает. В следующий раз приятели слышат о нем х лет спустя, когда, взятый ФБР в этой самой бруклинской квартире, старина Вилли запел: «Я полковник Красной армии Рудольф Абель, и я требую…»

19

Из массы доступных нам добродетелей терпение, дорогой читатель, знаменито тем, что вознаграждается чаще прочих. Более того, терпение есть неотъемлемая часть всякой добродетели. Что есть добродетель без терпения? Просто хороший характер. Но в определенных видах деятельности это не окупается. Более того, оказывается смертельно опасным. Определенный род деятельности требует терпения – дьявольского терпения. Может быть, именно из-за того, что в определенном роде деятельности терпение – это единственная осязаемая добродетель, лица, деятельностью этой занимающиеся, так на нем зависают. Поэтому потерпи, любезный читатель. Считай, что ты – «крот».

20

Стон гитары, звук выстрела в полутемной аллее. Место действия: Испания, незадолго до окончания Гражданской войны (кончающейся, разумеется, не из-за нерадивости орловских сотрудников, но в Москве многие вещи, вероятно, видятся иначе). В этот вечер Орлова вызывают на встречу с неким официальным лицом из Москвы на борту корабля, ставшего на якорь в Барселоне. Как руководитель советской разведывательной сети в Испании, Орлов подотчетен только – и непосредственно – секретариату Сталина. Он чует ловушку и бежит. То есть хватает жену, спускается на лифте в вестибюль и просит портье вызвать такси. Кадр. Панорама зазубренных Пиренеев, рев двухмоторного аэроплана. Кадр. Утром в Париже; звуки аккордеона, панорама – ну, скажем, площади Согласия. Кадр. Кабинет в советском посольстве на рю де Варенн. Усы Джугашвили над распахнутой настежь дверью сейфа «Мослер»; крахмальный рукав с запонками и рука, торопливо запихивающая в саквояж французские банкноты и документы. Кадр. Затемнение.

21

Увы, никаких крупных планов. В сцене исчезновения Орлова таковых не было. И все же, если достаточно пристально всматриваться в темный экран, можно различить письмо. Письмо адресовано Сталину и говорится в нем нечто в том духе, что он, Орлов, порывает с безбожным коммунизмом и его отвратительной и преступной системой, что он с женой выбрал свободу, и если хоть один волос упадет с головы их стариков-родителей, остающихся в тисках этой системы, то он, Орлов, расколется и вывалит urbi et orbi весь совсекретный товар, ему известный. Письмо вкладывается в конверт с адресом то ли редакции «Ле Монд», то ли «Фигаро». Адрес, так или иначе, парижский. Перо снова ныряет в чернильницу: еще одно письмо. На этот раз – Троцкому. Написано в нем примерно следующее: я, нижеподписавшийся, русский негоциант, только что через Сибирь бежавший из Советского Союза в Японию, и совершенно случайно в московской гостинице я подслушал разговор в соседнем номере. Речь шла о покушении на Вашу жизнь, и через щель в двери я даже сумел разглядеть предполагаемого убийцу. Это высокий молодой человек, который прекрасно говорит по-испански. Считаю своим долгом Вас предупредить. Письмо подписано вымышленным именем, но Дон Левин – биограф и исследователь Троцкого – достоверно установил, что автор – Орлов, и, если я не ошибаюсь, Орлов лично ему это подтвердил. На конверте – почтовый штамп Нагасаки, а адресовано оно в Мехико. Однако оно тоже попадает в местные газетки («La Prensa Latina»? «El país»?), поскольку Троцкий, едва оправившийся от второго покушения (во время которого его американского секретаря убил впоследствии всемирно знаменитый художник-монументалист Давид Альфаро Сикейрос при содействии впоследствии всемирно знаменитого поэта и даже Нобелевского лауреата Пабло Неруды), регулярно передает в печать все угрозы и предостережения, которые он получает. И Орлову это известно, хотя бы потому, что вот уже три года ему приходится просматривать кипы периодики на испанском. Ну, например, за кофе. В холле «Насьоналя», например, или у себя в люксе на шестом этаже.

22

Где он обычно принимал самых разных посетителей. В том числе Рамона Меркадера, третьего – и справившегося с задачей – убийцу Троцкого. Который был попросту подчиненным Орлова, так же как и Фишерабель, и работал в той же самой конторе. Так что если бы Орлов действительно хотел предупредить Троцкого, он мог бы рассказать ему про Рамона Меркадера намного больше, а не только что тот – молодой, высокий, красивый и прекрасно говорит по-испански. Однако не Троцкий был поводом для второго письма: поводом для второго письма было первое письмо, адресованное Сталину. Точности ради, скажем так: письмо Сталину, напечатанное в газете «Ле Монд», было обращено к Западу, тогда как письмо Троцкому, хотя отправлено оно было именно на Запад – в Западное полушарие, – было обращено к Востоку. Цель первого из них заключалась в том, чтобы обеспечить Орлову приличную репутацию за границей, предпочтительно в кругах, связанных с разведкой. Второе было предназначено для своих, чтобы показать ребятам в московской штаб-квартире, что он не болтает лишнего, хотя и мог бы – например, про Меркадера. Так что они – ребята – могут доделать дело с Троцким, если им так хочется. (Им захотелось, но слез в связи с этим мы лить не станем, поскольку Троцкий, утопивший в крови Кронштадтское восстание – единственную подлинную русскую революцию, которая когда-либо имела место, – был ничуть не лучше, чем-то исчадие ада, которое отдало приказ его