Книга Взлёт над пропастью. 1890-1917 годы. - Александр Владимирович Пыжиков

l:href="#n_1913" type="note">[1913]. Последнему по регламенту фондовой биржи оставалось только одно: обратиться к министру финансов с прошением о восстановлении, т. е. пойти на поклон к тем, против кого он вёл интригу. После этой унизительной процедуры уже новый министр финансов П.Л. Барк согласился отменить прежнее решение. Но одновременно была закрыта деловая газета «Деньги»: она считалась органом Жданова, которую тот использовал для взброса нужных ему слухов[1914]. Вместо неё с 1915 года начала выходить «Финансовая газета», отражавшая уже точку зрения непосредственно петербургских банков.

Вообще деятельность банкирских домов была постоянной головной болью правительства. Ведь всплески спекулятивного ажиотажа в конечном счёте опустошали карманы неискушённой публики. Причём солидные банки, находившиеся под плотной правительственной опекой, старались не злоупотреблять доверием и бесправием приобретателей акций[1915] — в отличие от многочисленных банкирских контор, которые считали вкладчиков «удобрительными тюками» для различных афер по перекачиванию денег[1916]. При этом банкирские учреждения периодически разорялись. Типичный пример — крах в 1912 году конторы Толстопятова, где оперировали миллионными суммами, составленными главным образом из мелких вкладов. Эта структура неожиданно прекратила платежи по своим обязательствам, причём накануне краха сменился собственник, а прежние владельцы скрылись, прихватив крупную сумму: претензии вкладчиков достигали 1,5 млн [1917]. Разумеется, Министерство финансов должно было оградить широкую публику от подобных рисков. Законодательство в этой сфере, ненамного изменившееся с эпохи Рейтерна, предоставляло конторам широкий простор для проявления «деловых инстинктов»[1918]. Назрела необходимость провести регламентацию деятельности банкирских учреждений, количество коих росло как снежный ком. Не это был нацелен законопроект с идеей административного контроля над этими организациями и намерением «внести луч света в тайные операции» за счёт принципа публичной отчётности, давно уже применяемого к коммерческим банкам[1919]. Проект обязывал учредителей банкирских контор в обязательном порядке предоставлять в кредитную канцелярию сведения о размере основного капитала и о составе участников, а также каждые полгода публиковать балансы в местных газетах. Запрещалось увеличивать оборотный капитал за счёт займов у третьих лиц; предусматривалась приостановка операций в случае превышения всех обязательств банкирского дома над основным капиталом более чем в 10 раз[1920].

Правительственная политика по отношению к расплодившимся банкирским конторам хорошо известна, для нас же гораздо больший интерес представляют взаимосвязи государства и крупных питерских банков. В литературе господствует убеждение, что в этот период государство уходило из экономической жизни, а банки осваивали хозяйственное пространство по собственному усмотрению. Напомним, это утверждал тот же А. Гершенкрон, искавший параллели между российским и германским капитализмом. Однако знакомство с источниками не только не подкрепляет, но и опровергает его вывод. Напомним: в ходе рассмотренной «банковской революции» правительство превратилось в фактического хозяина петербургских банков (хотя формально и не участвовало в акционерном капитале) и его влияние на их деятельность продолжало усиливаться. В качестве примера вспомним громкое дело, связанное с Петербургским частным банком. После «разбавления» прежнего состава акционеров и удаления тех, кто был связан с бывшими владельцами, в руководство были введены представители чиновничества во главе с членом совета Министерства финансов В.Я. Голубевым (братом вице-председателя Государственного совета И.Я. Голубева), ставшего директором-распорядителем.

Однако дела в банке не налаживались, сохранялись признаки крупных злоупотреблений (заключались фиктивные подряды по ценам, намного превышающим рыночные; таким образом было расхищено около 1,5 млн рублей)[1921]. Кроме того, руководство затеяло сделку с Лион-Марсельским банком, пытаясь через него реализовать на французской бирже акции Волго-Бугульминской железной дороги на сумму 13 млн рублей. Причём скрыло при этом неудовлетворительное финансовое состояние этого общества, которое возглавлял родной брат товарища министра иностранных дел А.А. Нератова. Но тут в дело вступила кредитная канцелярия[1922]. Если в 1860-1870-х годах подобные аферы с ценными бумагами железнодорожных компаний проводились отечественной элитой совершенно безнаказанно, то теперь все её участники пошли под суд[1923]. И даже высокие связи оказались бессильными перед директором кредитной канцелярии Минфина Л.Ф. Давыдовым, выступившим в качестве одного из главных свидетелей обвинения[1924]. Кстати, как только выявились признаки нарушений, Минфин повёл себя по-хозяйски, полностью сменив в Петербургском частном банке менеджмент. Как говорилось выше, туда был направлен бывший товарищ министра финансов В.И. Ковалевский; а когда через девять месяцев он пожелал покинуть банк, вместо него окончательно укрепился выходец из кредитной канцелярии А.А. Давидов.

Положение правительства как настоящего хозяина питерской банковской группы проявилось и в другом громком деле. Минфин давно выражал обеспокоенность тем, как в банках проходят общие собрания. Многие правления, ориентируясь на правительственные потребности, часто игнорировали интересы рядовых акционеров; в чём-то это напоминало отношение к мелким вкладчикам в банкирских конторах. Собрания акционеров проходили скоротечно, по заранее подготовленным сценариям; появились даже так называемые патентованные акционеры, которые кочевали с одного заседания на другое, получая плату за нужное выступление, выход, реплику и т. д.[1925] Власти решили встряхнуть банковское сообщество: Петербургский окружной суд по предложению Минфина в начале 1914 года вынес постановление об отмене итогов общего собрания акционеров Сибирского торгового банка. Суд признал недействительными выборы правления, совета и ревизионной комиссии, посчитав процедуры не соответствующими уставу и не обеспечивающими права всех акционеров. Это постановление имело далеко идущие последствия: отчёт правления и решения по дивидендам потеряли свою силу, подвисли многомиллионные договоры[1926]. В результате меньше чем за два месяца было подготовлено и проведено новое собрание — на сей раз с тщательным соблюдением всех процедур и с обязательной фиксацией в протоколе всех прозвучавших мнений, включая критические; все материалы были опубликованы в прессе[1927]. Заметим, что «взбучка» Сибирскому банку последовала вскоре после того, как власти пришли ему на помощь, в очередной раз нейтрализовав И.П. Мануса, который, опираясь на собранный с рынка пакет акций, пытался проникнуть в состав правления[1928].

Причём правительство относилось ко всем банкам достаточно ровно. Это подтверждает выявленный эпизод с мощным Азово-Донским банком. По каким-то причинам там сократили кредит одному из своих отделений, где прекратили учёт векселей, из-за чего в торгово-промышленной жизни Феодосии, Александров!®, Бахмута начались трудности. Б.А. Каменке указали: если он пользуется ресурсами Госбанка, ему «подлежит со своей стороны придерживаться такой же политики по отношению к своим провинциальным отделениям»[1929]. Показателен и другой случай. Когда глава Русско-Азиатского банка А.И. Путилов направил в Минфин руководителя одной дальневосточной хлебной компании (банк являлся её крупным акционером) для решения таможенных нюансов, крупному дельцу не преминули деликатно указать на его недостаточное знакомство с подобного рода вопросами[1930]. В другой раз Путилов и глава Сибирского торгового банка М.А. Соловейчиком