Книга Великий Столыпин. "Не великие потрясения, а Великая Россия" - Сергей Степанов

Глава 7

«Меня убьют чины охраны»

Однажды Столыпин то ли в шутку, то ли всерьез заметил: «Вот увидите, меня убьют, и убьют чины охраны». Эти слова забылись, как забываются тысячи других слов, и только выстрелы Богрова обнаружили их пророческий смысл. Нелегко понять мотивы преступления Богрова. Но гораздо труднее объяснить, как удалось осуществить одно из самых громких политических убийств XX в. Поражала легкость, с которой были сведены на нет все усилия по охране сановников. Казалось совершенно невероятным, что 24-летний осведомитель обманул опытных жандармов. Необъяснимым было само присутствие Богрова в театральном зале. И естественно возникал вопрос: не являлся ли он марионеткой в руках могущественных заговорщиков?

Расследование или заметание следов?

Убийцу Столыпина, в отличие от Освальда, судили. Но следствие и суд были столь же стремительными, как и поздняя мгновенная расправа с убийцей американского президента. Единственное заседание суда над Богровым проходило при закрытых дверях. Стенограмма судебного разбирательства не велась, потом ее пришлось воспроизводить. Родственники Столыпина обратились с просьбой отложить казнь убийцы до тщательного расследования всех обстоятельств покушения. Однако их ходатайство не было принято во внимание. Правда, в день вынесения приговора Николай II повелел «провести широкое и всестороннее расследование действий киевского охранного отделения в этом деле».

Сторонники погибшего премьер-министра были полны решимости добиться истины. На похоронах Столыпина между председателем III Государственной думы и министром юстиции произошла резкая стычка. М.В. Родзянко сказал, что если не будет проведено полное расследование, то Дума возьмется за это сама. И.Г. Щегловитов прореагировал: «Что это? Угроза?» «Нет, предупреждение», – последовал ответ. Вскоре в Думу внесли запросы депутаты от фракций националистов, октябристов и социал-демократов. При всем различии и верноподданнический запрос националистов, и лояльный – октябристов и антиправительственный – социал-демократов били в одну точку. Депутаты требовали раскрыть роль охранного отделения в киевском покушении. Министр внутренних дел (им был назначен А.А. Макаров) отвечал на запросы уклончиво, рекомендуя запастись терпением и дождаться окончания официального расследования.

Расследование было возложено на сенатора М.И. Трусевича, бывшего директора Департамента полиции. Трусевич лучше кого-либо из сенаторов мог разобраться в хитросплетениях охранного дела. Имелось еще одно немаловажное обстоятельство, о котором не говорили вслух, но наверняка имели в виду. Трусевич должен был расследовать деятельность тех, кто в свое время оттеснил его с первых ролей в Министерстве внутренних дел. Генерал Курлов вспоминал, что в начале 1909 г. Трусевич твердо рассчитывал занять освобождавшееся место товарища министра и самоуверенно обещал свое покровительство при назначении генерала на пост директора Департамента полиции. Курлов благодарил, еле сдерживая улыбку, так как точно знал, что вожделенный пост товарища министра в обход Трусевича предназначался ему. Когда об этом было объявлено, Трусевич не захотел ходить в подчиненных у нового начальника и выхлопотал себе место сенатора – своего рода почетную ссылку. Курлов подчеркивал: «Расследование было поручено Трусевичу, отношение которого ко мне Коковцов знал очень хорошо, чем были нарушены элементарные основы правосудия»[417].

Сенатор энергично принялся за дело. По докладу премьер-министра Коковцова был составлен императорский указ, разрешавший руководителю сенаторской ревизии получать сведения от всех государственных ведомств и требовать явки должностных лиц любого ранга. Комиссия Трусевича опросила десятки свидетелей. Протоколы их показаний вместе с другими документами заняли 24 пухлых тома. Через семь месяцев напряженной работы комиссия представила результаты. На папке темно-зеленого сафьяна золотыми буквами было вытеснено витиеватое название: «Всеподданнейший доклад сенатора Трусевича о произведенном им по Высочайшему повелению расследовании деятельности должностных лиц, принимавших участие в осуществлении охраны во время пребывания Его Императорского Величества в г. Киеве в 1911 г.»[418].

В своем докладе Трусевич называл виновных: товарища министра Курлова, вице-директора Веригина, заведующего дворцовой охраной Спиридовича, начальника Киевского охранного отделения Кулябко. Сенатор констатировал: «Названные четыре лица допустили превышение и бездействие власти, имевшие весьма важные последствия». Бездействие, – потому что они не провели тщательного обсуждения легенды, которую дал Богров, и оставили ее без серьезной проверки. Превышение власти выражалось в том, что они, вопреки четким циркулярам, допустили на парадный спектакль секретного осведомителя. Трусевич подчеркивал, что Богров был вооружен и находился всего в шести шагах от генерал-губернаторской ложи. По мнению автора всеподданнейшего доклада, вина жандармов в первую очередь состояла в том, что они «создали непосредственную опасность для Священной Особы Вашего Императорского Величества» и только во вторую очередь в том, что превышение власти «повлекло лишение жизни Председателя Совета министров Столыпина».

Трусевич не поднимал вопроса о заговоре, ограничившись указанием на халатность полицейских чинов. Выводы его комиссии вызвали недоумение и разочарование. Воистину, гора породила мышь. Дальнейшие события вообще не укладывались ни в какие рамки. Вокруг доклада начались бюрократические игры. 1-й департамент Государственного совета, обсудив сообщение Трусевича, предложил всей четверке полицейских чинов представить письменные объяснения. Легче всего было оправдываться Веригину. Хотя на киевских торжествах вице-директор Департамента полиции вел себя полновластным хозяином, теперь, в ходе расследования, он сразу же вспомнил, что на него не возлагалось никаких официальных полномочий по охране сановников. На свидании с секретным агентом, утверждал вице-директор, он присутствовал в качестве постороннего лица. «Само приглашение меня, – пояснял Веригин, – не для определенного делового свидания, а просто «на обед», дает право утверждать, что подполковник Кулябко, показывая мне «интересного субъекта» – Богрова, не ожидал от меня каких-либо указаний и самое большее – желал дать мне материал для доклада моему начальнику»[419].

Такую же позицию пытался занять и полковник Спиридович. Он постоянно подчеркивал, что в его непосредственные обязанности входила лишь охрана царя. По этой части в Киеве все обошлось благополучно. Безопасность министров обеспечивали другие должностные лица. С них и спрос. Что же касается участия во встречах с Богровым, то из этого факта нельзя делать вывод, будто он, Спиридович, заведовал политическим розыском на киевских торжествах. Полковник даже позволил себе легкий сарказм: «…тогда надо признать, что я заведовал и всею охраной на железной дороге, ибо я присутствовал почти при всех докладах, делавшихся в пути генерал-лейтенанту Курлову офицерами жандармских железнодорожных управлений; в равной мере придется признать мое заведование и всею наружной полицией гг. Киева и Севастополя, ибо и при докладах полицмейстеров сих городов я почти всегда присутствовал»[420].