Книга Великий Столыпин. "Не великие потрясения, а Великая Россия" - Сергей Степанов

Недовольство черносотенцев выплескивалось на страницы газет. Главный орган союза русского народа – газета «Русское знамя» – публиковала такие вот предупреждения христианским детям: «Милые, болезные вы наши деточки, бойтесь и страшитесь вашего исконного врага, мучителя и детоубийцы, проклятого от Бога и людей – жида!»[412]

Наконец, полиция нашла «жида», о котором толковала черносотенная пресса. Начальник охранного отделения Кулябко арестовал приказчика кирпичного завода Менделя Бейлиса. Он был задержан как политически неблагонадежный. На самом деле это было предлогом. Подполковник Кулябко воспользовался чрезвычайными полномочиями по просьбе судебных властей, не имевших достаточных оснований для привлечения Бейлиса. В распоряжении следователей имелись показания троих детей, которые вроде бы видели, что за Андреем Ющинским погнался Бейлис и неизвестные евреи в странных черных мантиях. В начале августа двое детей скоропостижно скончались. Их смерть породила массу домыслов. Крайне правые уверяли, что евреи ликвидировали опасных свидетелей ритуального убийства. Лидеры монархических союзов взывали к властям, и в первую очередь к министру внутренних дел, с требованием распутать кошмарную историю. После киевского покушения «Русское знамя» писало, что Столыпин приказал расследовать загадочную смерть мальчика Ющинского и двух свидетелей. Евреи якобы не могли подкупить министра, как они подкупали местных чиновников. И тогда его решили устранить другим способом.

Если обратиться к фактам, то участие Столыпина в деле Бейлиса выглядело следующим образом. Министр внутренних дел не имел возможности знать обо всех уголовных преступлениях, совершавшихся в России. Но как только смерть мальчика оказалась в центре политической борьбы, Столыпин начал внимательно следить за ходом следствия. По просьбе министра юстиции И.Г. Щегловитова, являвшегося сторонником ритуальной версии, Столыпин направил в Киев двух опытных сыщиков. За несколько дней до гибели Столыпин заслушал объяснения прокурора киевской судебной палаты Г.Г. Чаплинского, убежденного в существовании изуверской еврейской секты. Однако нет никаких сведений о том, что сам Столыпин верил в ритуальный характер преступления. Его роль в этом деле была на удивление пассивной. Он явно самоустранился, не желая, с одной стороны, лишний раз раздражать крайне правых, а с другой стороны, понимая абсурдность средневекового обвинения в начале XX вв.

Некоторые черносотенные органы отводили Столыпину незавидную роль подсадной утки. Газета «Гроза» поведала своим читателям, что среди публики находился сообщник Богрова: «Жид надеялся, что, как и 1 марта, Государь по своему необычайному великодушию неосторожно подойдет к раненому Столыпину. Тогда наступал второй роковой момент, ибо «друг» Мордки в толпе получал возможность действовать»[413]. На допросе Богров признал, что у него возникла мысль убить Николая II, но он побоялся спровоцировать еврейский погром. «Он как еврей не считал себя вправе совершить такое деяние, которое вообще могло бы навлечь на евреев подобные последствия и вызвать стеснение их прав»[414]. Правда, подписать свои показания он отказался, мотивируя это тем, что правительство, узнав о его заявлении, будет удерживать евреев от террористических актов угрозой погромов. Таким образом, лично Николаю II покушение 1 сентября ничем не угрожало. Кстати, если бы Богров или его предполагаемый сообщник намеревался стрелять в царя, то он мог бы сделать это, не трогая Столыпина. От барьера, около которого стоял премьер-министр, до ложи генерал-губернатора было всего лишь несколько шагов. Своей версией «Гроза» неуклюже пыталась оправдать царя, который не пожелал или не нашел в себе мужества приблизиться к смертельно раненному министру.

Тема еврейского погрома звучит и в романе Александра Солженицына, когда он воссоздает внутренний монолог Богрова. Убеждая себя в необходимости убить Столыпина, террорист вспоминает, что не отомстил царскому правительству за киевский погром 1905 г. Однако нет сведений, что Богров горел жаждой мести. Погром его не затронул, так как родители предусмотрительно отправили детей за границу. О жертвах погрома он упомянул в разговоре с Лазаревым, но упомянул мельком, в числе других преступлений реакционной клики.

Непонятно также, почему объектом мести должен был стать Столыпин. Когда по России начались погромы, Столыпин был за пределами своей губернии. В Саратове погром продолжался два дня. Даже враги признавали, что положение изменилось после возвращения губернатора. Руководитель подпольной организации РСДРП В.П. Антонов писал: «По приезде Столыпина (он был в отпуске) 21 октября войска были приведены в действия и стали разгонять громил… Получилось впечатление, что погром прекращен Столыпиным…»[415] Антонов не преминул добавить, что на самом деле Столыпин являлся тайным организатором погрома. Но эту оценку надо списать на большевистские убеждения автора. По приказу губернатора войска открыли огонь и убили 3 и ранили 18 погромщиков. По сравнению с прямым пособничеством властей в других городах поведение Столыпина выглядело необычным. Шурин Столыпина одесский градоначальник Д.Б. Нейдгардт в те же дни издевательски отвечал депутации, умолявшей прекратить погром: «Ничего не могу поделать. Вы хотели свободы? Вот вам жидовская свобода!» Генерал-лейтенант Курлов, будучи минским губернатором, приказал дать залп не по погромщикам, а по еврейской толпе, в результате чего погибло 52 человека.

Наконец, странно было мстить за погром тем способом, который мог вызвать его повторение. Богров побоялся стрелять в царя, решив, что покушение на премьер-министра не повлечет серьезных эксцессов. Но его расчет был очень рискованным. Киев оказался буквально на волосок от межнационального конфликта. Состоятельные евреи в панике бежали из города. На вокзале творилось что-то невообразимое. На следующий день после покушения с маневров были отозваны три казачьих полка, которые разместили в Подоле. Делалось это не из симпатий к еврейскому населению, а в стремлении не допустить беспорядков в присутствии императора. Тем не менее крайне правые обрушили на представителей власти град упреков: такую бы расторопность и решительность чуть пораньше, глядишь, и удалось бы предотвратить покушение. В.Н. Коковцов, сменивший Столыпина на посту главы правительства, вспоминал упреки одного влиятельного правого деятеля: «Вот, Ваше превосходительство, представлявшийся прекрасный случай ответить на выстрел Богрова хорошеньким еврейским погромом, теперь пропал, потому что вы изволили вызвать войска для защиты евреев»[416].

Был ли Богров мстителем из черты оседлости или же его национальность не играла существенной роли в замысле? Ответ на этот вопрос он унес в могилу. Перед казнью убийце предложили встретиться с раввином. Он спросил, можно ли поговорить с ним наедине. Разрешение не было дано, и Богров отказался от встречи. Владимир Богров высказал предположение, что его брат хотел открыть раввину тайну своего преступления.