Книга Изгнанница. Поединок чести - Рикарда Джордан

— Я хотела бы уехать. Но я немного боюсь Лауэнштайна, — призналась она. — Твоя мать… моя мать… рыцари…

Дитмар улыбнулся, помогая ей спешиться перед замком.

— Моя мать наконец сможет вернуться в Лош, — сказал он. — А в отношении твоей мы что-нибудь придумаем. Все будет совсем по-другому, не так, как раньше. Тебе не придется бояться рыцарей. Лауэнштайн будет принадлежать нам, София. Тебе и мне. Ты… Ты ведь не боишься меня, не так ли?

София покачала головой и прижалась к нему.

— Я больше ничего не боюсь, — сказала она.

Авраам и Мириам покинули свой боевой пост, лишь когда поле боя опустело.

— Граф должен быть доволен, — заметила Мириам и бросила последний взгляд на изрядно пострадавшую башню осадной машины противника. Ариана не настолько способная, как Женевьева, но ей все же удалось превзойти канониров. — Я только надеюсь, что Рюдигер жив.

Авраам вздохнул.

— Но долго крепость не продержится. Мириам, дорогая… как ты считаешь, не пришло ли время вернуться домой?

Мириам кивнула.

Авраам изумленно посмотрел на нее. Он как раз помогал ей взобраться на мулицу.

— Никаких возражений? — недоверчиво спросил он.

Мириам помотала головой.

— Ты не скажешь, что ты все еще нужна графу? Ты больше не чувствуешь ответственность за брошенных воспитанниц?

Мириам загадочно улыбнулась супругу.

— Сейчас я чувствую ответственность за кое-кого другого, — сказала она. — Я уже давно это подозревала, но вчера лекарь подтвердил. — Она положила его руку себе на живот.

Авраам выглядел совершенно сбитым с толку, его лицо приняло такое чудное выражение, что Мириам едва удержалась от смеха.

— Я знаю, — опередила она его, — мне почти сорок лет, и я еще ни разу не беременела. Мы думали, что у нас не будет детей, но… Неисповедимы пути Вечного. В любом случае я хотела бы родить его в Гранаде. Там повитухи опытнее и ему не придется скрывать того, что он еврей.

Женевьева старалась отгонять воспоминания о том дне, когда Фламберта внесли на носилках в рыцарский зал. Однако же она снова шла за носилками, на которых лежал дорогой для нее человек. И она так и не успела рассказать ему о своих чувствах.

Рюдигера из Фалькенберга переложили с носилок на ближайшую свободную кровать. Вскоре пришел цирюльник, чтобы позаботиться о нем.

— Они сильно его избили, мадемуазель, — сказал цирюльник. — А ножевые раны… Здесь ничего не поделаешь. Оставайтесь возле него, можете его немного обмыть, хотя о пользе этой процедуры я бы поспорил. И молитесь за него.

С этими словами мужчина направился к следующему раненому. Рюдигер застонал. Он пребывал в сознании, но был слишком слаб, чтобы любезничать с Женевьевой. Девушка предположила, что он был бы рад подержать ее за руку. До сих пор она, следуя запретам своей религии, никогда не прикасалась к мужчине, — если не принимать в расчет злосчастную ночь, проведенную с графом. Впрочем, все это осталось в прошлом.

Она решительно поднялась и отыскала лекаря. Женевьева могла бесконечно держать Рюдигера за руку, но кто-то должен был позаботиться о его ранах. Девушка нашла Соломона вовлеченным в один из бесконечных споров с цирюльником. Его платье снова было запятнано кровью, и он выглядел невероятно уставшим, вконец обессилевшим.

— Как бы я хотел, чтобы все это поскорей закончилось! — тихо произнес он, следуя за Женевьевой к постели Рюдигера. — Как бы я хотел снова облегчать боли в животе или лечить простуду. Заботиться о здоровье детей или принимать роды. Столько крови… Я уже не могу на это смотреть…

Отогнав невеселые мысли, он сосредоточился и с сочувствием склонился над Рюдигером. Рыцарь застонал, когда Соломон стал ощупывать его грудь, а потом поднял правую руку.

— Это не результат рыцарского поединка, — наконец произнес он. — Что вы сделали, Рюдигер? Вы что, избили сами себя?

Рюдигер попытался ответить, но его губы слишком распухли и потрескались.

И тогда Женевьева рассказала, что произошло.

Лекарь кивнул.

— Эти типы сломали вам ребра и руку. Я надеюсь, что ни одно ребро не проткнуло легкое. Вам не следует шевелиться, чтобы этого не произошло. Я наложу вам тугую повязку. Кроме того, все ваше тело покрыто кровоподтеками, и имеется пара колотых ран. Но ни одно из этих ранений не является смертельным. Нужно только следить за тем, чтобы раны не воспалились. Вам нужны тепло и покой. Руку я перевяжу, но должен сразу предупредить вас, Рюдигер: ваши доблестные рыцарские времена позади. Возможно, вы сможете держать меч в руке, но уже не будете орудовать им так умело, как прежде.

— Он не умрет? — спросила Женевьева.

— Думаю, нет. Но кому известны пути Вечного? Молитва ему точно не повредит. — Лекарь устало улыбнулся.

Женевьева опустила глаза.

— Господь меня не услышит, — прошептала она.

Лекарь вздохнул:

— Порой Господь проявляет к нам снисходительность, но, к сожалению, это происходит не всегда. Ну, у нас есть чем заняться. Мы промоем его раны вином. Я обработаю их мазью, которая не даст развиться гангрене, а затем мы их перевяжем. Так нужно будет делать каждый день. Никогда не стоит обольщаться, Женевьева. Но я делаю все возможное, и ты будешь мне помогать, не так ли? — Женевьева усердно закивала. — Однако тебе придется прикасаться к нему, — заметил лекарь, когда она неловко протянула ему чашу с теплым мыльным раствором, которую принесла одна из девочек. — Подними его руку, осторожно, постарайся не делать ему больно… А теперь обмой его грудь.

Женевьева отдернула руку, прикоснувшись к груди Рюдигера. Ей так долго внушали, что это грех! Но теперь ей было приятно ощутить, что его кожа теплая и упругая.

— Не медли, все надо делать быстро! — сказал лекарь. — Сейчас ты поможешь мне перевязать его. Или же мне позвать цирюльника? Рюдигеру, конечно, больше понравилась бы твоя помощь…

Рюдигер попытался улыбнуться, превозмогая боль, когда Женевьева нерешительно последовала указаниям лекаря.

— Она вскоре всему научится, — тихо сказал Соломон Рюдигеру, наконец закончив свою работу, и сделал вид, что не заметил, как Женевьева робко провела пальцем по одному из немногих неповрежденных участков на лице Рюдигера. — Она всегда была отличной ученицей. А вам я могу лишь пожелать удачи.

Женевьева сидела у постели Рюдигера, когда Дитмар и София вошли в рыцарский зал. Рыцарь уснул, измучившись, пока ему обрабатывали раны.

— Как он может здесь спать? — воскликнул Дитмар. После сражения в зале невозможно было находиться. Раненые стонали и кричали от боли, цирюльники проводили ампутации, стоял ужасный запах крови и пота. — Разве для него не нашлось места поспокойней?

До сих пор Дитмар и Рюдигер ночевали в общей комнате для рыцарей, но там раненый также не обретет покоя.