Книга Камни в холодной воде - Светлана Оплачко

— Когда приедет Малиновский? — резко спросила Лия, поворачиваясь к Борисову, который всё ещё не убрал руку с её спины.

— В среду приедет, в четверг уедет, — осторожно ответил Андрей. — Что ты хочешь?

— Я хочу уехать, — решительно произнесла Лия. — Уехать очень далеко. Мне здесь делать нечего. Вадиму Борисовичу я не нужна.

Однажды он застал тебя с Петрушкой. Заплакал и отправился за пушкой, Бегом назад и выстрелил в обоих, Лишь только кровь осталась на обоях.

III. Торг

Отпусти и забудь, что прошло — уже не вернуть.

Утро следующего дня застало Лию совершенно разбитой. Когда прозвенел будильник, вырвавший её из благословенного забытья, она долго не могла сообразить, что же вчера произошло. Она просто лежала, глядя мутными глазами на белёный потолок домика и, кутаясь в спальник, пыталась сохранить остатки ночного тепла, которые грели её озябшие ноги как чудесный сон — душу. Случившееся вчера казалось настолько нереальным и диким, что на мгновение она поверила, да так, что защемило сердце, что это был сон. Дурной, злой сон, который растает с первыми же лучами солнца.

Но увы, случившееся не было сном. Лия поняла это, как только подошла, шлёпая подошвами высоких резиновых сапог по мокрой от утренней росы траве, к домику Ильинского в отчаянной надежде увидеть сквозь узкую полоску штор на окне, как её научный руководитель мирно спит, укрывшись теплым стёганым одеялом. Но кровать была пуста и не тронута, а дверь, распахнутая настежь со вчерашнего вечера, когда Вадим Борисович пошёл, почти побежал встречать Дружинина, так и поскрипывала, тихонько вращаясь на несмазанных петлях.

К горлу Лии подступил комок, но слезы не шли, да и негодование было больше похоже на искры над пеплом, чем на полыхающий костёр. Она истратила все силы ночью, когда курила и заряжала карабин.

Распрямив похудевшие за лето плечи и гордо подняв голову, Лия развернулась и, включив музыку, зашагала на обход по сетям, пробираясь сквозь мокрые заросли. Капли росы стекали вниз по чапсам[2] — подарку дочки Анны Михайловны Лерки, так что промокнуть насквозь, как это бывало раньше, Лия не боялась. Сейчас, когда в наушниках играл Крематорий, её даже не волновала вероятная встреча с бешеной лисой, которая уже неделю шныряла по лагерю.

— Маленькая девочка со взглядом волчицы.

— Со взглядом лисицы, блядь, — со злостью усмехнулась Лия, перепрыгивая начавшую зарастать колею. — Стать бы сейчас лисичкой и как куснуть Ильинского. Пусть бы умер в страшных муках.

И, передёрнув плечами, она зашагала дальше, в глубине души надеясь, что куча птиц обеспечит ей доступ к Ильинскому на законных основаниях — пусть сам разбирается с тучей крикливых пернатых.

Но и этой маленькой надежде не суждено было сбыться. Пока Лия ходила на обход, Ильинский успел вернуться к себе в домик и сейчас лежал на спине — ей даже показалось, что у него открыты глаза, но лишь на мгновение.

Осторожно открыв входную дверь и зайдя в коридорчик, Лия отчётливо уловила запах перегара, который ядовитым туманом стелился перед дверью комнаты Ильинского, которую он предусмотрительно захлопнул — у Вадима Борисовича появилась поганая привычка спать в одних трусах, и Лия несколько раз натыкалась на научного руководителя в белье. Хотя она всегда стучалась и спрашивала разрешение войти.

«Может, это были такие своеобразные подкаты?» — подумала Лия.

В этот момент Ильинский за дверью как-то натужно кашлянул, и запах перегара усилился. Лия скривилась и, отбросив вежливость, быстро, топая сапогами, подошла к двери Ильинского и постучала.

— Да, — раздался из-за двери слабый и неровный голос Вадима Борисовича. Сразу было понятно, что он мертвецки пьян.

— С птицами помогать будете? — сухо и резко осведомилась Лия, продолжая стоять за дверью. Её сердце словно молот о наковальню стучало в груди. — Крылья мерить, взвешивать?

— Я бы ещё поспал, — выдавил из себя Ильинский — судя по голосу и проглоченным окончаниям слов, ему было очень плохо.

— Ну как хотите, — и Лия, резко развернувшись, направилась в лабораторию орнитологии.

Душа горела от обиды и злости. Значит, она не спала полночи, думала, за что он так с ней, переживала, ещё раньше — страдала из-за того, что его увольняют, а он спит пьяным сном и даже не чешется ей помочь!

— Хотя сам всегда говорил, что как бы ты ни был пьян, утром должен встать и работать, — пробурчала Лия, развязывая тесёмки на полотняном мешочке и вынимая оттуда пёстрого молодого соловья. — Двойные стандарты-с.

Она чувствовала, что к приезду Малиновского догорит. Никогда она так ещё не ждала высокомерного и падкого до женской ласки Александра Владимировича.

«А ведь его вырастил Ильинский. Яблоко от яблони, как говорится». — Следующий за соловьём молодой сорокопут попытался клеваться, но был безуспешен — мягкий клюв сильным укусам не способствовал.

* * *

Ильинский показался на кухне ближе к девяти утра. Туман потихоньку начинал рассеиваться, поэтому Лия, которая сидела за одним из длинных обеденных столов и пила кофе, грея руки о горячую кружку, заметила его сразу. Вадим Борисович шёл нетвёрдой походкой, засунув руки в карманы зелёных камуфляжных штанов, и смотрел под ноги. Его пепельные волосы были растрёпаны с одной стороны, на которой он, очевидно, спал. Вообще весь вид Ильинского говорил о том, что проснуться для него было тяжело.

«Пить надо меньше, — кисло заметила про себя Лия, делая маленький глоток растворимого кофе. — Спасибо, что хоть проснулся. Но помощь уже не нужна». — Основной поток птиц схлынул — год был не особо плодовитым.

В этот момент Ильинский тяжёлым шагом зашёл на кухню, и Лия поспешно перевела взгляд в сторону — на вышке для флага как раз расположилась серая ворона, а выцветшие лохмотья, оставшиеся от знамени, рвано колыхались на ветру.

Вадим Борисович тем временем прошёл мимо Лии, обдав её стойким запахом выпитой накануне водки и, оказавшись рядом с плиткой, протянул руку к чайнику, в котором обычно находилась заварка, но вдруг остановился — он был пуст.

Наблюдая за Ильинским краешком глаза, Лия почувствовала, как в груди разливается некое торжество, смешанное с болью. Ильинский привык к хорошей жизни, и уже много лет не делал на кухне ничего полезного, разве что заваривал пару раз за полевой сезон чай.

— Почему чай не заварен? — капризно и, как показалось Лие, чуть виновато, протянул Ильинский, усмехнувшись краешком рта и поворачиваясь к ней, пытаясь улыбнуться.