Книга Человек с синдромом дна - Алина Витухновская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Носителю Идеи на абстрактную «правду» плевать. (На общественную «правду») (А.В.)
— Алина, Вы очень просто ответили на философский вопрос, «а почему Абсолют непостижим человеческим сознанием?» Ваш ответ — «Потому что Абсолют этого не хочет». Действительно, Абсолютная Идея обладает и Абсолютной Волей. И одно из проявлений этой Воли Абсолюта как раз и заключается в нежелании быть познанным (профанами). Замечательно! (с)
— Я просто объяснила себя. (А.В.)
Апокалипсис — как его следует понимать — это экономический конец мира. Естественно, цивилизованный человек не желает и не может возвратиться в состояние варварства и первобытнообщинного строя. Зато всякий евразиец, всякий традиционалист только о том и грезит — тайно или явно. Их нарочитый антицивилизационизм, реакционность, антитехнократичность — это оттуда. Выводы делайте сами. Есть ли для нормального (европейского) человека жизнь после денег? Ответ прост — после денег жизни нет.
* * *
Это пропагандистская иллюзия, что русский народ может жить исключительно в психической сфере — идеологий, призывов, воззваний и прочих профанаций, к тому же мало вяжущихся с его интересами, а зачастую и напротив — кардинально им противоречащим.
Не живет он в них, а выживает. И более — умирает.
* * *
Герой Конца Мира выглядит несколько иначе, чем архетипический герой, иначе чем все вообще явленные миру герои. Да что там иначе! Это совершенно иной тип. У него может не быть атрибутов, биографии, он может быть анонимен (ровно так же как могут быть атрибуты, биография, имя) — все это не имеет решающего значения. Герой конца мира знаменует (и осуществляет собой (посредством себя) конец мира. И поэтому он не может быть явлен миру в своем героическом статусе, так же как не может быть принят миром до осуществления своей цели (миссии).
* * *
Преодолеть смерть можно только через Ничто.
* * *
Подлинный Субъект, как и Подлинная Идея, никогда не превращаются в свою противоположность. То есть, ежели мы имеем дело со случаем, когда антихристианин превращается в добропорядочного христианина — мы имеем дело с бессубъектностью или неврозом. За исключением той ситуации, когда подобная смена вывески является продуманным обманом — проявлением политической воли. Ведь тому, кто стремится к цели нужна не декларация сама по себе, а Осуществление Цели. Почтенная (и не) публика не различает нюансов. От того — публикой и остается.
Многим удавалось «преодолеть человека» (это не сложно), но никому — свой психофизиологический тип. Я это вижу как проклятие. Обреченность быть наделенным неискоренимыми свойствами.
«Блаженная» нищета, кою воспевает охранка и отдельные наивные, пренебрежение к достатку (читай — достоинству), игнорирование факта тотального экономического коллапса, разговоры о духовности — все это томное дерьмецо из лубянских нор и маргинальных ее углублений — растекается, разливается по россиюшке, скрипит имперский скелет скрепами безжалостно глупых скрепостных, что изничтожатся впоследствии, как и время сие, ускользнет в локальное какое-нибудь ничто, в канализационный люк реальности, откуда… смотрит век когда-то дикий на следы своих же скреп.
* * *
Репрессивна не только культура, но и любой легализованный опыт. Всякий опыт — является системой ограничения и подавления.
* * *
Я стала писать от того, что слово чувствовала насквозь, физиологически. Казалось мне, что овладев словом можно овладеть миром. Но как (в некотором роде) профессионал — скажу теперь — я в слово не верую. Именно по той же причине — указанной выше. Плохо быть умным в стране логократов.
* * *
Быть наученным опытом — в местном понимании — это подчиняться, умерить амбиции, (смирить гордыню), проще говоря — быть метафизически (как минимум) опустошенным.
(И) поэтому я отвергаю всякий опыт. (Опыт проявленного мира)
* * *
Падение — единственная возможность полета.
Я не верю ни в выбор, ни в свободу. Мне претит сама «идея полета» или же «желание летать». И некрасиво и бессмысленно и звучит пошло. Апофеоз пошлости. Ежели на локальном уровне (о локальной свободе говорить) — то падение — это тоже выбор. Другой вопрос — что падение — для меня понятие эстетическо-литературное, некий образ, не более. То есть, к себе я это вряд-ли смогла бы применить. К примеру, падать может (в собственном сознании, конечно, добропорядочный христианин). Для нехристианина и внеморалиста падение невозможно.
Исчерпать и нивелировать смысл (данной, навязанной) жизни — метафизический мой удел. Странное, отчаянно-смачное «удовольствие». Ведь я ставлю Себя над жизнью. И всякий, подобный мне видит жизнь как обреченное унижение. Нечто, что следует преодолеть. В отличии от Я.
* * *
Из слезинки ребенка можно приготовить все. От маленькой пули до атомной бомбы.
Самым высшим, цивилизационным, рациональным и идеальным чувством, сверх-мотивацией для обывателя, для всякого «среднего человека» является эгоизм. Недаром против него до сих пор борются социалисты всех мастей.
Отчуждение — это не только высшая форма интеллектуального развития, но и максимальная возможность частного (личного) комфорта — от метафизического и интеллектуального, до психофизиологического.
* * *
Всякий жест исходящий из отчаянья — радикален. В этом смысле для радикального субъекта в определенный момент становится безразлично — покончить с собой или (к примеру) — выйти на прогулку. Жизнь и смерть, саморазрушение и самоподдержание — равнозначно непереносимы для радикального субъекта и наполнены одинаковым непереносимым экзистенциальным содержанием. В наше время (да и в принципе) — быть радикальным субъектом чрезвычайно пошло. Быть радикальным субъектом — быть паяцем для самого себя. РавнО как и быть героем.
* * *
Возвыситься над трагедией — это начать презирать самое себя.
* * *
Только идиот ищет в подлинном подлинное. И подлинный скрывается от своей подлинности.
* * *
Традиционалисты претендуют на роль идеологов, но идеологи нынешней российской власти становятся не нужны, поэтому традиционалисты выглядят все глупей. Ни один из них не пришел к власти, хотя и мечтал. При этом, если посмотреть на людей, приходивших к власти в революционных ситуациях, то это были персонажи, как правило не обладавшие специфическими знаниями, но при этом сумевшие и не побоявшиеся взять на себя историческую ответственность.
