Книга Пираты - Альберто Васкес-Фигероа

Альберто Васкес-Фигероа

Пираты

I

Себастьян Эредиа Матаморос родился на берегах Закатного Побережья, как тогда называли маленькое селение Хуан-Гриего, чьи побеленные хижины располагались у подножия мрачного форта Ла-Галера. Это место протянулось вдоль спокойной бухты на северо-западе небольшого острова Маргарита, который со времён самого Христофора Колумба был знаменит своими прозрачными водами и богатейшими в мире «жемчужными отмелями».

Отец Себастьяна, Мигель Эредиа Хименес, как и подавляющее большинство местных жителей, занимался добычей жемчуга. Каждое утро он отправлялся в море на мелководья, чтобы нырять в поисках устриц. А по вечерам его жена, Эмилиана Матаморос Диас, изо всех сил разрывала устрицы, надеясь найти внутри драгоценное перламутровое сокровище, которое смогло бы облегчить их нищету.

С восьми лет Себастьян Эредиа Матаморос стал сопровождать отца в море. Его основной задачей было ловить рыбу на ужин и при этом следить за появлением опасных акул, которые издавна были главным врагом занятых ныряльщиков.

Вернувшись домой, мать позволяла ему играть с друзьями на пляже. Но как только несравненный закат на острове Маргарита окрашивал небо яркими красками, а затем превращал его в плотное тёмное полотно, она усаживала его за грубый стол учиться при свете черепаховой масляной лампы. При этом он должен был мягко покачивать колыбель своей младшей сестры Селесты.

Себастьян Эредия Матаморос вырос в постоянном соприкосновении с морем и редкой книгой, но больше всего он рос, восхищаясь невероятной способностью к самопожертвованию своего отца, который ежедневно надрывался, сражаясь с камнями и кораллами, и несравненной красотой своей матери, чье лицо казалось вырванным из картины с изображением Богородицы, но чья соблазнительная фигура продолжала оставаться чудом совершенства, несмотря на то, что она родила двоих детей и год за годом работала от рассвета до заката.

Ежедневная жизнь семьи Эредия Матаморос, по правде говоря, была довольно тяжёлой, но её компенсировал тот факт, что время от времени им удавалось найти ценную «гороховую» жемчужину, которую они продавали по хорошей цене старому Орнару Боканегре. Это поддерживало вечную надежду на то, что однажды огромная чёрная жемчужина распахнёт перед ними двери к процветающему будущему.

Однако всего несколько лет спустя, когда Себастьяну уже должно было исполниться двенадцать, на остров прибыл новый представитель Севильской торговой палаты, и любая надежда на улучшение положения исчезла многие маргаритяны растворились, словно соль в воде.

И все из-за того, что тысячу раз проклятая Севильская Торговая палата (Торговая Палата) имела обыкновение покупать жемчуг по цене в десять раз ниже его реальной стоимости. Более того, она заставляла принимать оплату товарами, импорт которых могла осуществлять только сама палата.

Кроме того, палата накладывала такие налоги и транспортные сборы, что стоимость этих товаров увеличивалась в сорок раз по сравнению с их первоначальной ценой. В результате доходило до абсурда: за три великолепных жемчужины абсолютной чистоты в её хранилищах можно было получить лишь молоток или два метра самой грубой ткани.

Тех, кто отказывался принимать такие несправедливые условия, вынуждали покидать жемчужные промыслы. Ведь эти богатства, как и любые другие ресурсы, существующие или потенциально открываемые к западу от Тёмного океана, находились с далекого лета 1503 года под единоличным контролем Севильской Торговой палаты. Эта палата была одновременно наставницей Высшего совета Индий, органа, ответственного за соблюдение законов в колониях.

Несмотря на это, самоуверенный Эрнандо Педрариас Готарредона отказался признать, что стремительный спад добычи жемчуга на острове был вызван разорительными ценами, которые он сам установил. Вместо этого он поспешил возложить всю вину на бедного Орнара Боканегру, обвиняя его в тайной скупке жемчуга. Если он и не повесил его, то только потому, что предпочёл заточить его в самую сырую и глубокую темницу, пообещав не выпускать, пока тот «не отдаст всё, что украл».

Тем не менее лодки так и не стали приближаться к промыслам. Это привело к тому, что новый представитель Торговой палаты начал беспокоиться о том, что подумают его начальники – и даже сам король – в тот день, когда осознают, что с момента его вступления в должность остров Маргарита перестал быть одной из самых ценных «драгоценностей короны».

Каждый год при дворе с нетерпением ждали прибытия Индийской флотилии, переполненной мексиканским золотом, перуанским серебром, изумрудами из Новой Гранады и алмазами из Карони.

Каждый год двор с нетерпением ожидал прибытия Индийского флота, нагруженного золотом из Мексики, серебром из Перу, изумрудами из Новой Гранады, алмазами из Карани и жемчугом с Маргариты. И хотя было очевидно, что однажды представитель казны в Потоси мог бы заявить, что рудники исчерпаны, было абсурдно представить, что представитель в Ла-Асунсьоне мог бы утверждать, что за одну ночь все карибские устрицы устали производить жемчуг.

В течение многих дней и недель дон Эрнандо ломал голову в поисках решения своей проблемы, но, как настоящий чиновник, воспитанный в школе администраторов казны, он даже не подумал о самом разумном решении – которое, конечно, заключалось бы в том, чтобы предложить справедливую цену. Ведь почти с детства ему внушали, что единственное, что имеет значение в этом мире, – это получить максимальную возможную прибыль за каждый меч, каждый метр ткани или даже каждый гвоздь, пересекающий океан.

Жесткая и иррациональная монополия, предоставленная Католическими королями Севильской касе контрактов, была создана таким образом и «связана наглухо» столь хитроумными «юридическими» узлами, что почти три века она тормозила развитие колоний и не позволяла Новому Свету достичь того величия, к которому он был призван благодаря своему разнообразию и богатству ресурсов.

Возможно, изначально идея каноника Севильи Родригеса де Фонсекы, который в то время был высшим авторитетом в делах Индий и которому Католическая королева полностью доверяла, не была лишена смысла. Взаимоотношения с землями, которые только что открыл Христофор Колумб, действительно нуждались в эффективном инструменте и правовом механизме, чтобы предотвратить разобщенность усилий и последующую анархию, вызванную наплывом бандитов и авантюристов, стремящихся бесконтрольно хозяйничать в этих краях.

Тем не менее, несмотря на попытки Фонсекы адаптировать модель успешной португальской Касы Гвинеи, он допустил такие невообразимые ошибки при реализации своей задумки, что в конечном итоге они повлияли даже на ход истории.

Первым из них, без сомнения, стало размещение штаб-квартиры Дома в его родном городе, Севилье, внутреннем порту, который был явно неподходящим для обслуживания огромного морского трафика, необходимого для только что открытого обширного континента. Это привело к абсурдной ситуации, когда большинство тяжелых галеонов застревали на песчаных отмелях у