Книга Княгиня Ольга. Огненные птицы - Елизавета Дворецкая

Но Берест стиснул зубы и отвернулся. Не сейчас. Сейчас нельзя, пока бояре разговаривают. Вот когда две рати сойдутся на поле… Он покосился на Даляту. Величаров сын тоже пожирал Люта глазами, но тот его не замечал. Не пришлось бы еще с Далятой драться за эту добычу…

– Князь наш в Веленеже, – тем временем ответил Коловею Хакон. – И с ним мой брат Тородд – воевода, Святославов кормилец Асмунд, Мистина Свенельдич и другие бояре русские. Он желает, чтобы ты, Будерад, с твоими мужами нарочитыми к нему пришел, принес клятвы покорности, обещание давать дань, как давали прежде. Князь возьмет с вас треть жита, немного скота и птицы, у тебя возьмет в таль двоих детей, то же и у других бояр случанских. Из девиц и отроков – каждого десятого в челядь. Если согласен – тебе и людям твоим более никакого урона не будет. Нет – князь с войском через три дня будет здесь и сам все возьмет, что захочет. И кто плена избегнет, тот полоняникам позавидует, ибо здесь ни единого закута целого не останется и на пепелищах весной трава вырастет.

– Не подстреливши белу лебедь, хочет Святослав ее скушать! – набычился Коловей. – Пусть на поле нас одолеет сперва, а потом условия нам ставит!

– Да тебя, Коловей, на поле он одолел уже! – ответил ему Лют. – И Величара, – он взглянул на Даляту, которого знал в лицо еще по своей прежней жизни в Свенельдовом городце на Уже, – и других бояр деревских. Не вам перед нами гордиться – одна радость, что за битых цену повыше дают!

– Ты убил моего отца! – Далята в ярости шагнул вперед.

– Доспех-то узнал, да? – Лют положил руку на железные пластинки на груди и улыбнулся.

На мизинце этой руки блестело витое золотое колечко, ярко выделяясь поверх начищенного железа пластинок. Далята дернулся, будто хотел прыгнуть на Люта; Берест и Медведь разом ухватили его с двух сторон и силой удержали на месте. Берест вмешался отчасти потому, что не хотел уступить Даляте свою месть, но и тот попыткой убийства во время переговоров лишь опозорил бы себя и свой род.

Двое телохранителей, мгновенно сомкнувших щиты перед Лютом, медленно разошлись. Лют убрал руку с рукояти меча.

– Я вижу, эти люди не очень склонны к соглашению, – заметил Будераду Хакон. – Они твои гости, ты принял их у себя в городе, да?

– Да, – без особой охоты подтвердил Будерад. – Как покон дедов велит… принял я их у себя в доме.

– Ты будешь давать Святославу ответ за себя и за них?

– Мы обсудим, – ответил ему Коловей. – Может, сойдутся помыслы наши, а может, и нет. Времени берем до завтра. Завтра в полдень узнаете наш ответ.

– Как пожелаете, – согласился Хакон. – Наши условия вам уже известны.

Случанские бояре вернулись в Туровец, киевские – в свой стан. И тут пришлось припомнить, какие условия случанам были объявлены. Киевское войско двинулось вперед и окружило Туровец – и со стороны поля, и по реке. В Туровце имелся колодец, хватало припасов, нужда в самом необходимом жителям пока не грозила, но приятного мало – видеть себя в кольце костров вражеского войска. Всем были памятны рассказы об осаде Искоростеня, и в Туровце уже запричитали женки: ой, вот сейчас огненных птиц на нас напустят, сгорим!

– Все речи их – песий брех, один обман! – с возмущением говорил Коловей испуганным жителям. – Обещали времени до завтра, а сами налгали!

– Вестник говорил: до полудня времени, потом осада, – припомнил не менее других встревоженный Будерад. – И коли не отдадимся на Святославову милость – гляди, и до приступа дойдет.

– Спознаемся и мы с птицами огненными!

– Так пусть попробуют! – кричали ратники с Ужа. – Здесь город высокий, стены крепкие, колодец внутри есть, припасов довольно – пусть осаждают! А мы выйдем да ударим на них как надо!

– Это они нынче тремя сотнями осаждают – а коли Святослав в Веленеже, так он через три дня здесь будет со всем войском! И припасу не понадобится! У него войска тысячи две или три, вы ж сами сказали! Куда нам здесь от трех тысяч обороняться! Не каждый десятый, а все в полон пойдем, с женами и чадами!

– Дурни вы и трусы! – отрезал Коловей. – Вороны мокрые, а не мужи! Не будем Святослава ждать! Выйдем завтра на заре, пока не опомнились, разобьем Акуна и Свенельдича! Святослав придет – пусть кости собирает!

– А мы-то как же! – опешили туровчане. – Да он со зла нас всех перебить велит!

– И в полон брать не станет!

– Акун ведь ему родич – брат отца! Даже и дай Перун удачи – от победы такой беды не оберешься!

– А мы тогда… на Волынь уйдем, – Коловей оглядел соратников. – Разобьем этих – и за Горынь скроемся. К Хотомыслу лучанскому пойдем, к Людомиру волынскому или хоть к Етону в Плеснеск. Тот ведь обещал помочь, когда будет самый край? Вот тут, братие мои, самый край и есть.

– Вы уйдете! – отвечал ему рослый старик из туровецких старейшин. – У вас нет ничего, одни порты, да и те дырявы! Только ранами кровавыми и богаты! А мы? С женами и детьми? Со скотиной? Избу на себе не унесешь.

– Хочешь сына и дочь в таль отдать? А других – в челядь, чтобы детей ваших за моря продали сарацинам?

– Лучше каждого десятого, чем всех, – сумрачно ответил старик. – А вас послушаем – так никого здесь не останется. Ни племени, ни наследка, как от обров. И памяти не будет, что за такой род случанский жил здесь. Могилы дедов наших былием поростут, городцы и поля запустеют.

Между собой туровчане обсуждали дело недолго. Живя на рубежах между владениями киевских князей и волынских, они понимали свой небогатый выбор: либо тот господин, либо другой. Волынские князья были своего, дулебского корня, но к русам все уже привыкли, через киевских торговых гостей получали сарацинское серебро и греческие паволоки. Даже и случись чудо, уйди отсюда Святослав – уже летом явятся волынские князья и наложат такую же дань, если не больше. Поэтому случане с самого начала не одобряли затеянной Володиславом и Маломиром войны за волю. И уж, конечно, не теперь, когда деревская рать разбита, а оба князя мертвы, им было исполниться свободолюбивого ратного духа.

Совсем иное дело было с Коловеем и его соратниками. Пока Будерад в своей избе толковал со своими старцами, они сошлись в избе у вдовца Найдена, где жил Коловей и где лежали трое раненых. Один, тот, что с обмотанной повязками головой, занимал лучшую лавку, отделенную занавесью, чтобы толкотня в набитой людьми избе как можно меньше ему докучала. Берест и Медведь сидели на полу перед занавеской, словно охраняя товарища.

– Сдаст нас князь Будята, – сразу сказал Коловей, усевшись к столу на самое видное место. – Если он биться не захочет, то нам с ним не по дороге. Это он двоих отроков отдаст, треть жита отвесит и будет себе дальше жить-поживать. А я из вас, братья мои, каждого десятого киянам в холопы не отдам. Пока жив – не отдам. Буду биться, пока кровь моя вся на землю-матушку не вытечет.

– И мы будем! И мы за тебя! – глухо откликнулись три десятка голосов.

Коловея окружали лица – одни бородатые, другие еще по-юношески гладкие, но одинаково полные решимости. Суровые глаза, вызывающие взгляды исподлобья. Эти люди за несколько месяцев пережили гибель своего рода, всего прежнего уклада, лишились и прошлого, и будущего. Терять, кроме своей воли, им было нечего. В душе чуть не всякий уже хотел, раз не вышло отстоять родичей от смерти, поскорее соединиться с ними.