Книга Золотая пыль (сборник) - Генри Мерримен

– Бедная моя страна, – охала мадам. – Теперь во Франции невозможно будет жить.

А глаза Люсиль вспыхнули гневом, когда я рассказал о покушении на жизнь герцога Омальского[109], этого храброго солдата и достойнейшего представителя своей семьи, только из-за того, что он принадлежал к королевскому роду.

Вся Европа ждала тогда падения отчаянных коммунаров, которые удерживали Париж и отказывались повиноваться Версальскому правительству. Знатоки предсказывали, что крушение Коммуны произойдет со дня на день. Казалось совершенно невозможным, чтобы чернь под руководством шайки авантюристов могла долго удерживать столицу против натиска регулярных войск, и я, подобно большинству, недооценивал возможную продолжительность этой второй осады. Так или иначе, мои слушательницы утешались перспективой вернуться на любимую родину еще до конца лета.

Виконтесса устроила настоящий праздник в честь моего прибытия, и старый дворецкий, служивший еще отцу и до сих пор звавший меня мастером Диком, укоризненно качая головой, поставил на стол бутылку выдержанного кларета, с которым, по уверениями мадам, не могло сравниться даже вино из погребов Ла-Полин.

За ужином я снова заметил перемену в Люсиль, которая не раз заговаривала со мной и выслушивала мое мнение так, будто оно заслуживает доверия. После еды девушка вызвалась спеть, что делала редко с тех печальных дней в Париже, и я снова слушал старинные песни Прованса, от которых щемило в сердце.

Когда Люсиль устала, мадам попросила меня перейти к делам, и я извлек книги. Я сделал приблизительный расчет обязательств виконтессы передо мной, и, признаюсь честно, это был не более чем гнусный подлог. Мадам сто раз уверяла меня, что ничего не смыслит в деньгах, а я знал, что расплатиться со мной ей нечем. В свое время я жил в доме этой леди, исполняя роль работника лишь номинально, и со мной обращались как с почетным гостем. Когда ее постигла година скорби, что мог сделать я, как не помочь своим друзьям всем, чем в силах, не раня при этом их гордость?

Пока я докладывал госпоже де Клериси цифры, ее проницательный взор устремлялся скорее на меня, чем на перо, бегающее по бумаге. Мне стало не по себе, как часто случалось в ее присутствии. Я чувствовал себя последним идиотом и кроме того, подозревал, что Люсиль наблюдает за мной поверх книги, которую будто бы читает.

– Так, значит, обстоят наши с вами расчеты? – спросила виконтесса, когда я закончил.

– Да, мадам.

Мне совестно было оторвать глаза от гроссбуха. Виконтесса встала и подошла к камину, в котором жарко пылали поленья. Весенними вечерами на восточном побережье бывает холодно, и мы радовались растопленному очагу. Пожилая дама подержала в руке мой подложный отчет и спокойно бросила его в огонь.

– Вы правы, друг мой, – промолвила она с улыбкой. – Наш долг перед вами невозможно изложить на бумаге. Но спасибо за попытку.

Люсиль вскочила, переводя недоумевающий взор с одного из нас на другого.

– Мама, что ты наделала? – холодно спросила девушка. – Как сможем мы теперь расплатиться с мистером Говардом?

Мадам не ответила, приберегая доказательства, как выражаются юристы, до более удобного случая. Оный представился немного позже, когда мать и дочь остались наедине. Собственно говоря, виконтесса специально для этого пришла в комнату Люсиль.

– Люсиль, мне хотелось бы, чтобы ты столь же всецело доверяла мистеру Говарду, как доверяю ему я, – начала она.

– Но ему никто не доверяет, – заявила Люсиль, притопнув ножкой. – Альфонс не верит, что мистер Говард вообще старается найти его деньги. Он ради собственной выгоды прогнал мистера Дивера, который обиделся настолько, что с тех пор даже не показывается. И ты даже не представляешь, как обошелся этот человек с Изабеллой!

– Как же? – негромко спросила мадам, явно заинтересованная.

– Он… Ну, он обязан был жениться на ней.

– Почему?

– О, это длинная история, и Изабелла рассказала мне только часть. Она терпеть не может мистера Говарда и имеет на то вескую причину.

Мадам стояла, опершись рукой на каминную полку, пламя играло в темных зрачках. Ее внимательный, задумчивый взгляд был устремлен на тлеющие поленья. Люсиль расхаживала по комнате, выдавая своим поведением то волнение, в которое ее всякий раз приводило упоминание моего имени.

– Не стоит судить поспешно, – сказала пожилая женщина с выдержкой, доступной далеко не всем. – Изабелла действительно может иметь причины обижаться, а быть может, страдает из-за уязвленной гордости. Тщеславие женщины есть руль, направляющий всю ее жизнь. Если его повредить, корабль собьется с курса. Изабелла – разочарованная женщина, это читается по ее лицу. Из них двоих я предпочитаю верить Дику Говарду, и тебе это советую. Мы не знаем, что произошло между ними, и не можем делать выводов. Осведомлен об этом лишь один человек – Джон Тернер. Он приезжает сюда, чтобы провести пару недель с Диком. Попросим его рассудить этот случай.

Вот так виконтесса выступала моим адвокатом, а я тем временем без зазрения совести спал под той же самой крышей – мне никогда не доводилось ворочаться по ночам, терзаясь переживаниями. Уязвимым звеном в ее позиции был очевидный факт, что в данный момент она зависела от меня.

– Я бы предпочла, чтобы благодетелем выступал Альфонс, – заявила Люсиль.

Мадам не ответила. Мудрость этой женщины заключалась в том, что она никогда не пыталась проникнуть в секреты дочери, счастье которой, как мне известно, составляло смысл всей ее жизни. Велика та любовь, что берет верх над любопытством и беспокойством.

Люсиль в свою очередь не терпела вмешательства в свою жизнь или подсказок своему сердцу, о чем напрямую говорила матери. Если точнее, она в какое-то время начала даже в некотором роде управлять родительницей, проявляя властные замашки. Молодость сама по себе обладает силой. По моему же мнению, семейными делами всегда управляет держащийся в тени тихий и спокойный ее член. Вот и госпожа де Клериси, по видимости вроде уступая своей остроумной и темпераментной дочери, в конечном счете, как правило, склоняла чашу весов в свою пользу.

Люсиль воодушевленно защищала отсутствующую подругу, уверяя, что Изабелла жестоко пострадала, став жертвой беспринципного авантюриста. Не сомневаюсь, из ее уст вылетело немало неприятных слов в мой адрес, которые давно позабыты, потому как леди, завоевавшая мое сердце сразу и навсегда, была в то время чрезмерно поспешна на мысли и слова, на похвалу и проклятие.

Мать и дочь распрощались на ночь с более прохладным поцелуем, чем обычно, но полчаса спустя, когда мадам погрузилась в молитву, в комнату проскользнула гибкая белая фигура, порывисто обняла виконтессу и улизнула прочь прежде, чем та успела подняться с колен.

На следующий вечер, через несколько часов после моего отъезда, в Хоптон пожаловала Изабелла. И две нежные подруги, между которыми никогда не было размолвок, рассорились так, что мисс Гейерсон удалилась домой, плотно поджав губы, а Люсиль укрылась в комнате, в гневе и слезах. Но поводом для раздора не был ваш покорный слуга. Впрочем, внятных объяснений такого неожиданного поворота так никто и не услышал.