Книга Потемкин - Саймон Себаг-Монтефиоре

Этот сомнительный анекдот породил миф о том, что Потемкин присылал Екатерине молодых людей в послеобеденный «час любви». Поскольку Дашков состоял адъютантом Потемкина, в срочных вызовах к князю не было ничего подозрительного. Гораздо более правдоподобно, что Потемкин просто подшутил над княгиней и ее ответ соответствующим образом был преподнесен Екатерине.

Вскоре светлейший князь устроил большой праздник в Аничковом дворце. В этой огромной резиденции на углу Невского проспекта и Фонтанки он никогда не жил, но держал в нем свою библиотеку и давал балы.

Гости, в масках и домино, прибывали весь вечер. В огромной овальной галерее на богато украшенной пирамиде разместился оркестр; на самом верху пирамиды стоял «литаврщик-арап в богатой одежде». Более 100 музыкантов под управлением Россети исполняли Инструментальную и роговую музыку и сопровождали хор. Часть залы отгораживал занавес. В кадрили князь Дашков танцевал с молоденькой княжной Екатериной Барятинской — красавицей, впервые выехавшей в свет (позднее Барятинская станет одной из любовниц Потемкина).

Когда вместе с великим князем Павлом Петровичем прибыла императрица, все старались понять, обратит ли она свое внимание на кого-нибудь из трех молодых людей. Лев Энгельгардт, оставивший описание этого вечера, заметил в толпе Ермолова. Потемкин приказал своей свите явиться в мундирах легкой конницы — а Ермолов приехал в драгунском. Энгельгардт бросился к нему, советуя немедленно ехать домой и переодеться. «Не беспокойтесь, — спокойно ответил ему Ермолов. — Однако ж не менее я вам благодарен за ваше ко мне доброе расположение». Энгельгардта поразила такая самоуверенность.[599]

Дашкова тем временем не отходила от светлейшего, они вместе любовались атлетической фигурой ее сына — но затем княгиня разрушила свои шансы, то ли высказав предположение, что ее сын уже избран, то ли попросив князя обратить внимание на какого-то ее родственника. Потемкин громко отверг ее притязания. «Место занято, — сказал он. — На него только что заступил поручик Ермолов».

Потемкин отошел от опешившей Дашковой, взял Ермолова под руку, прошелся с ним по зале, «чего он и самых знатных бояр не удостаивал», а затем подвел молодого человека к столу, где императрица играла в вист, и оставил его там, в четырех шагах за ее креслом, впереди высших сановников. В эту минуту все, и даже Дашкова, поняли, что императрица выбрала нового фаворита. Поднялся занавес, открылось великолепное угощение. Императрица, великий князь и придворные сели за отдельный круглый стол; для публики были накрыты сорок других. Бал продолжался до трех часов ночи.

На следующее утро, через одиннадцать месяцев после смерти Ланского, Ермолов вселился в апартаменты фаворита в Зимнем дворце и был назначен генерал-адъютантом императрицы. Высокий, светловолосый, с красивыми миндалевидными глазами и чуть приплюснутым носом — Потемкин прозвал его «белым негром», — 23-летний Ермолов не обладал, однако, ни манерами, ни тонкой красотой Ланского. «Он славный парень, — писал Кобенцль, — хотя несколько простоват». Вскоре он получил чин генерал-майора и орден Белого орла. Вероятно, Потемкин почувствовал облегчение, когда после года траура Екатерина наконец назначила себе избранника. Хотя некоторые историки настаивали на том, что Потемкин ревновал императрицу к каждому фавориту, более проницательные наблюдатели понимали, что на самом деле князь доволен, что Ермолов не даст императрице «впасть в меланхолию» и будет поддерживать ее «природную веселость».[600]

Восхождение Ермолова упрочило положение Потемкина. Когда через несколько дней князь заболел, Екатерина «навестила его, заставила принимать лекарство и бесконечно хлопотала о его здоровье».[601]

Волнения при дворе улеглись. Положение Потемкина осталось прежним. Он мог возвращаться к управлению своими губерниями и армиями.

В середине 1780-х годов двор Екатерины достиг расцвета своего великолепия. «Величественность сочеталась здесь с большим вкусом и очарованием двора французского, — писал граф де Дама, — а азиатская роскошь еще более подчеркивала пышность церемоний». Екатерина, как и Потемкин, любила устраивать маскарады, праздники и балы: императрице нравились переодевания. «Мне только что пришла в голову прекрасна мысль, — писала она еще в начале царствования. — Мы должны устроить в Эрмитаже бал [...] чтобы дамы явились в легких платьях, без фижм и высоких причесок [...] Французские актеры поставят лотки и станут продавать в кредит женские наряды мужчинам, а мужские дамам...» Екатерина знала, как идет ей мужской костюм.[602]

В 1780-е годы на придворных балах самодержица всея Руси являлась «одетой в платье с юбкой из ярко-красной парчи, с длинными белыми рукавами [...] и восседала в большом кресле, покрытом пурпурным бархатом», в окружении стоящих придворных. Платья на древнерусский манер скрывали ее полноту и одновременно были гораздо удобнее, чем корсеты и фижмы. Ей подражали княгиня Дашкова и графиня Браницкая, однако баронесса Димсдейл отмечала, что другие дамы «носят платья по французской моде», хотя, по мнению леди Крейвен, «французский газ и цветы нимало не шли русским красавицам».[603]

Зимой двор размещался в Петербурге, в Зимнем и Летнем дворцах. Еженедельная программа повторялась — по воскресеньям большие собрания в Эрмитаже, с присутствием дипломатического корпуса; по понедельникам — балы у великого князя и так далее. Когда Потемкин жил в столице, по четвергам он обычно проводил вечер у императрицы в Малом Эрмитаже, где она отдыхала с Ермоловым и близкими друзьями — Нарышкиным и Браницкой. Для того чтобы можно было непринужденно беседовать, слуг удаляли; за обедом гости заказывали блюда посредством записок, которые через специальное устройство опускались вниз к глухому лакею, и через некоторое время тарелки поднимались наверх.

В летние месяцы весь двор переезжал на ближние императорские дачи. Екатерина любила Петергоф на берегу Финского залива, но главной летней резиденцией в те годы являлось Царское Село. Здесь она обычно останавливалась в построенном Елизаветой и напоминающем свадебный торт Екатерининском дворце, названном в честь матери Елизаветы, жены Петра I. «Оштукатуренное кирпичное здание дворца [...] с позолоченной наружной лепниной великолепно, — писала баронесса Димсдейл, — а внутреннее убранство поразительно».[604] Особое впечатление на нее произвела зала в китайском вкусе, а еще больше — ряд комнат с ярким красно-зеленым орнаментом на стенах, как в «волшебном замке». Шпалеры в Львиной комнате оценивались в 201 250 рублей. Шотландскому архитектору Чарльзу Камерону Екатерина поручила переустройство дворца, а садовник Буш разбил парки в английском вкусе, с лужайками, гравиевыми дорожками, павильонами, рощицами и огромным прудом в центре. Галерея, построенная Камероном, имитировала античный храм, словно повисший в воздухе. Здесь Екатерина разместила коллекцию бюстов древних мыслителей и политических деятелей. В парке все напоминало о победах русского оружия: Чесменская колонна Антонио Ринальди, поставленная на острове в середине Большого пруда, Румянцевская колонна, посвященная Кагульскому сражению. Кроме того, имелись Китайская деревня, башня-руина, а также пирамида — усыпальница трех любимых собачек императрицы, английских левреток, с французской стихотворной эпитафией. Неподалеку от этого места находилась и усыпальница Ланского. Здесь же устраивались и большие качели «летающая гора».