Книга Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа - Иоан Поппа

Слова старшины вызывают в нас потоки невидимых слез, но слезы эти не изливаются вовне, а обрушиваются внутри нас. И мы стоим в строю молча. Не двигаясь. В наших душах такое разочарование, у нас в груди накопилось столько горечи и столько обид, столько ожесточения, что если бы в этот момент в небе появились «Сухие»[78] русских и начали бы нас бомбить, мы бы им закричали: «Dobro pozhalovat’!» Нам было бы наплевать на наши жизни, и мы умерли бы счастливыми, если б знали, что одновременно с нами взлетели на воздух и рассыпались на мелкие части все эти негодяи, которые стоят и смотрят на нас и которые разрушили Румынию.

А капитан Шошу, политрук:

– Уважаемые товарищи! У нас нет иной веры, кроме веры в светлое будущее коммунизма!

Меня так и подмывает закричать: «Что вы, негодяи, сделали из коммунизма и социализма?» А Шошу продолжает:

– Все мы хорошо знаем, сколько претерпели наши предки по причине капитализма! Я выражаю уверенность, что наша армия в любой момент выполнит свой долг! Всем мы обязаны партии! Будем же тесно сплочены вокруг партии и генерального секретаря, товарища Николае Чаушеску, самой светлой фигуры Золотой эпохи!

После него берут слово Друмеза, Десагэ и другие. Но никто уже больше их не слушает, и волнение в наших рядах растет. Кто-то кричит: «Мы хотим читать газеты! Почему нам больше не привозят газеты?» Но нам приказывают войти в корпуса и ждать.

Вести, поступающие из города, ужасающи: проходят манифестации, на которых люди требуют отставки Чаушеску, на Университетской площади флаги порваны, на стенах и на окнах – повсюду надписи «Долой Чаушеску!» и «Долой тирана!».

Ночью нам приказывают потушить свет и не покидать колонию ни под каким предлогом, потому что в городе орудуют группы террористов, которые стреляют из огнестрельного оружия. И вдалеке действительно слышатся выстрелы. Мы спим в части. Кабинет личного состава был превращен в спальное помещение, и мы отдыхаем там ночью – три офицера и четыре младших офицера. Рассвет приносит с собой страхи и беспокойство. В городе раздаются выстрелы и грохот пушек. На улицах офицеров, одетых в форму, бьют или пыряют ножом.

В шесть утра командир вызывает меня к себе.

– Пóра, оденься и поезжай на стройку спросить у генерала Богдана, работаем мы или нет.

– Но вы не можете позвонить? Нам опасно сейчас выходить.

– Выполнять!

– Товарищ полковник, меня застрелят на улице! У меня даже нет гражданской одежды!

– Гражданской одежды? Но ты же офицер, сударь! Как, одеваться в гражданское? Марш на стройку!

– Если правда то, что говорят, то вы посылаете меня на верную смерть!

– Марш на стройку, иначе я тебя пристрелю! – вопит Михаил.

Я выхожу и пытаюсь свернуть к корпусу транспортного взвода, но Михаил догоняет меня и кричит:

– На стройку! Пешком! Без метро! Выполнять!

Выхожу через ворота. Беру курс на хлебный завод «Витан», затем по набережной Дымбовицы, до моста Михая Храброго. Прохожу мимо бойни, выхожу на улицу Вэкэрешти, дохожу до площади Объединения и отсюда вижу стройку. Дом Республики выглядит зловеще. Вдоль бетонного ограждения, которое его окружает, стоят сотни солдат-срочников, один возле другого, с оружием на плечах. Издали доносятся выстрелы и едва слышное скандирование. Вхожу в большие ворота «Урануса». На стройке никто не работает. Мне навстречу выходит капитан Кирицою:

– Пóра, что ты тут делаешь?

– Меня послал командир спросить у генерала, работают ли на стройке?

– Какое там работают, разве ты не слышишь, что творится в городе? И тебя он вот так послал, в форме?

– Да! И я должен срочно вернуться назад, сказать ему!

– Как пойти назад? Что ему сказать, сударь?

– Что не работают.

– Это значит – он болен на голову! Скажи, что уже не работают! Беги быстро назад в казарму, пока не собрались люди на улицах – ведь тебя могут убить, если увидят, что ты в форме и один. Ну и гад же этот Михаил! Беги! Не раздумывай, пока не рассвело и не собрались люди! Вы только послушайте! Работают ли на стройке!

– Тогда я ушел. Здравия желаю!

– Ступай! Обходи людей! Не снимай шинель! Если все же увидишь толпу людей, не беги, иначе привлечешь внимание! – кричит Кирицою мне вдогонку.

Ухожу и проделываю обратный путь. На площади Объединения меня видит большая толпа, собравшаяся тут:

– Хуо-о-о-о! Хуо-о-о-о, армия! Убейте его, как собаку! За ним!

Один камень пролетает у меня над ухом. Бутылка разбивается вдребезги у моих ног. Бегу к набережной Дымбовицы и думаю о том, как сильно любит румынский народ армию страны. Меня настигает «Аро», который резко тормозит возле меня. Из него выходят два офицера секуритате. Один из них достает пистолет из кобуры:

– Стой! Руки вверх! Кто ты? Документы!

Меня спешно обыскивают, спрашивают, где моя часть и что я тут делаю.

– Кто твой командир?

– Подполковник Ликсандру Михаил.

– Как он выглядит?

Описываю его, как только умею. Пистолет кладется обратно в кобуру. Один из них говорит:

– Да оставь его. Это раб с «Урануса». Оставь его к черту! Ступай же в казарму и будь там! Больше не выходи, а то тебя эти убьют!

Он возвращает мне документы, и я бегу к Витану. Забегаю в ворота колонии. Охрана удвоена. Станция громкой связи работает на полную мощность. В холле командования беспорядок, двери кабинетов открыты настежь. Голос диктора радио зловеще звучит в громкоговорителях, сообщая, что «предатель» Миля покончил жизнь самоубийством. Офицеры и младшие офицеры, мы слушаем в холле, не шелохнувшись, не потому, что мы слишком любили министра Миля, а потому, что не понимаем, кого он предал. Только товарищ Дьякону ходит туда-сюда все той же неуклюжей походкой и кричит тем же визгливым голосом: «За работу! За работу, товарищи! Это нас не касается! Партия знает, что делает!»

И партия действительно знает. На пустыре, позади корпусов колонии, под наблюдением Михаила и Шошу солдаты приносят из кабинетов и бросают в огонь груды документов, изъятых из архива. Иногда они выплескивают на них бензин, и языки пламени пляшут по бумажным листам, которые сворачиваются и ползают, как змеи, прежде чем превратиться в пепел. Черный дым поднимается в свинцовое небо.

А часы идут. В воздухе ощущается странное напряжение, незнакомое до сих пор, напряжение нового рода, с которым я не сталкивался никогда. Я отдаю себе отчет в том, что переживаю чрезвычайное событие, может быть, самый важный исторический момент в моей жизни. И вдруг корпуса вокруг взрываются от криков «ура!». Солдаты и офицеры бегут по лестницам. Старшина Павиличану Флоря, танкист-великан, хватает меня за рукав: