Книга Приключения сионского мудреца - Саша Саин

В Минздраве ничего хорошего не сказали. Собрав нас, человек 20, клинических ординаторов со всех кафедр, зам. министра объявил: «Поедете обеспечивать медицинской помощью сельское население в период хлопкоуборочной кампании». Меня и ещё одного 2-метрового узбека по фамилии Мансуров, бывшего главного врача станции скорой помощи, а в последнее время — заместителя зав. горздрава, направили в Шаартузский район. Это один из самых отдалённых районов республики на границе с Афганистаном, где течёт долго река Пяндж, а не Волга! Район не только отдалённый, но и самый жаркий в республике. «У меня там много друзей, — успокоил Мансуров, — будем ходить каждый день в гости». Не хотелось оставлять в этот раз уже двух детей, но моя мать и отец жене помогали, вернее, это жена им помогала, т. к. целый день проходила интернатуру. В понедельник на рейсовом автобусе поехал в Шаартузский район. Дорога заняла 5 часов, дольше, чем самолётом до Москвы, но быстрее, чем 4 суток в Москву поездом. Автобус ехал по пустынной местности, по горным дорогам — два перевала до 3-х тысяч метров с заснеженными пиками гор и, наконец, вокзал в Шаартузе. Вместе со мной из автобуса вышло более 20 таджиков. По пути в райбольницу встречались только среднеазиаты. Больница была похожа, как две капли воды, на ту в Ленинском районе, где проходил на четвёртом курсе практику. И здесь были одноэтажные строения, окрашенные в белый цвет, ставший уже серо-грязным. Только административное здание было окрашено извёсткой посвежее. С этого здания я и начал. «Хорошо, что приехали», — обрадовался зам. главврача, русскоязычный — лет сорока, среднего роста, в сером импортном костюме производства «соцлагеря», в белой рубашке при галстуке тёмно синего цвета. Одет не со вкусом, но во всё новое. Если бы профессор Хамидов делал бы у него обход, то сказал бы всем присутствующим: «Одежда пациента говорит о его предприимчивости и связях с заведующими складами и базами района!».

«Я бы хотел, чтобы вы у нас поработали в стационаре в терапевтическом отделении. К нам должен приехать еще один клинический ординатор по фамилии Мансуров, пока он не приехал. Его мы планируем в поликлинику направить, пусть поработает на приёме. Пойдёмте, я вас проведу в терапевтическое отделение, там и комнату получите», — объявил мне зам. главврача. «Ас-салям алейкум!» — поприветствовал зам. главврача находившихся там трёх врачей, один из которых был покрупнее и справедливо оказался зав. отделением. Должен же зав. отделением чем-то отличаться от других врачей! «Алейкум ас-салям!» — как эхо раздалось в ответ. «Вот, из Душанбе клинический ординатор приехал помочь нам». — «Очинь карашо! — расцвёл „крупный“ врач — зав. отделением. — Ви, Иван Никалявич, общаль мине отписька дать! Давайте пожалиста!». — «Ну, хорошо, иди», — великодушно разрешил зам. главврача. «И мине, и мине!» — раздалось двухкратное «мине, мине». Один «мине» был просто таджик. А другой «мине», очень тёмный, почти фиолетовый, оказался арабом. «Он хочет в свой арабский посёлок, а тебе зачем отпуск, ты же в центре живёшь», — попытался зам. главврача хотя бы одного «мине» удержать. «Им можна, а мине нильза?!» — обиделся столичный врач-«мине». «Ну, ладно, идите! — ещё раз великодушно согласился зам. главврача. — А вы, я вижу, справитесь один», — подхалимски, авансом похвалил он меня. Я знал, что мне обычно доверяли, но что касается машиностроения, ошибались. «У нас отделение на 60 коек, — с гордостью сообщил Иван Николаевич. — Салиев, выдели клиническому ординатору из Душанбе комнату получше». — «Карашо! — сказал заведущий отделением. — Читирнацтий палат даю! Висех больний другой палат первисти! — скомандовал он своим врачам. — Чой пиёш?» — обратился он уже ко мне. «Что там „чой“! Накорми ординатора пловом! Он у вас, по-моему, всегда есть!» — посоветовал ему зам. главврача. Получил палату, как пациент, с металлической кроватью и тумбочкой, но пока без постели. Поставил спортивную сумку и пошёл в ординаторскую, куда только что старый больной — «ака», как здесь таких называли, отнес свежий плов и что ещё земля таджикская для взяток родила: гранат, виноград, персики, лепёшки. «Раичика! — позвал зав. отделением медсестру. Зашла „Раичика“, — татарка, 1,80 м. ростом, получилось две „Раичики“. — Раичика, чой давай! Воти гости у нас — ординатори клинисис», — показал на меня зав. отделением, чем выдал себя как узбек, у которых всё на «сис» и «ши» заканчивается, а также: «юк», «бар», «юль». Получается у узбеков примерно так: «бюль юль вар юк якши сис уль юк бар»! А у преподавателя химии, соответственно: «укисис, закисис, окисис» — как главные химические соединения! У таджиков было бы примерно так: «окисдар», «закисбар» и «укисмо». Я это хорошо усвоил, и если таджики, позвонив, попадали на мой домашний телефон, то я с ними неплохо и весело время проводил!

С одним «обидчивым» таджиком сумел около 10 минут продержаться на таком языке, повторяя бессвязно: барои шумо, дар мекунад, кор мекунад… Он мне: «Чи?!» — т. е. «Что?!». Я ему: «Чи! Чи!». Таджик глубоко задумался… Тогда я решил говорить что-то более связно: «Шумо, барои, мешхона, дашхона, кормекунат, шумо барои сартарошхона, кормекунад» и т. д., что примерно означало: «вы работаете в столовой, работаете в парикмахерской». Он опять, дурак, не понял и заладил свое дурацкое «Чи?!». Пришлось его малость, как умел, обругать: «Шумо калаварам аст! (У тебя голова — капуста!), Шумо дивона аст! (Ты сумасшедший!)». Таджик не на шутку обиделся, стал ругаться и даже угрожать. Пришлось мне перейти на родную русскую брань, и тогда пошло намного складнее и легче! Таджикский учил в институте два года, поэтому и мог «переговорить» с таджиками по телефону. А вот узбекский знал только благодаря химику в институте: укисис, закисис и окисис. Ещё слышал, что-то вроде «Якши ме сис?» — при встрече узбеков, что примерно означает «Хорошо ли тебе?» — все это пронеслось сейчас в голове. Поэтому сообщение врачей, что в отделении в основном узбеки, меня мало обрадовало. То, что врачи разбегаются, меня не огорчило, а наоборот обрадовало, можно будет спокойно работать и так, как я считаю нужным. Была ещё одна медсестра в отделении, таджичка. Поговорив с ней, понял, что доверять можно только «Раичике». «У нас минога тижёли бальной», — сказал зав. отделением, и остальные его два сотрудника согласно кивнули «кала варамами», отправляя плов руками в рот. Они набирали плов с блюда правой рукой, а затем с помощью левой утрамбовывали на правой ладони, и уже в утрамбованном виде отправляли его в рот! Вдогонку плову отправляли еще ломоть лепёшки. Они неутомимо трудились — каждый в своей «борозде» блюда. Шли, как по грядке, собирая хлопок. Закончив одну «грядку плова», переходили на следующую, как при сборе хлопка. Но эти «грядки» явно были им приятнее. Они неутомимо работали, пока блюдо не очистилось.

Я тоже «проделал» одну борозду. Когда впервые приехал в Душанбе, то, по своей неопытности, гулял по разным «бороздам», где больше мяса, пока мне не объяснили, что так не принято. Необходимо идти только по своей «грядке». Также некрасиво наливать гостю полную пиалу чая, что означает у таджиков: «Выпей и иди!», а надо понемногу наливать. Из сумбурного доклада зав. отделением понял, что у них здесь есть старик с опухолью, другие с инфарктом, ещё с пневмониями и с язвенной болезнью желудка, есть больные и с ревматическими пороками сердца, аритмиями, ревматоидным артритом, гипертонической болезнью, а одна пациентка — с тяжёлой формой бронхиальной астмы. В последнее время много больных стало поступать с пневмонией, антибиотики не помогают, а лихорадка до 40 и выше! Лекарства есть в отделении, но они, как я понял, не помогают. Виноваты как бы лекарства. Отъев плов и отпив чай, коллеги ушли в отпуск. Как я понял, отпуск у них продлится до тех пор, пока я здесь буду — два месяца. Это и есть помощь хлопкоробам, понял я: «Пока они будут в отпуске, и хлопкоробы от них отдохнут». Через час врачи совсем удалились, а я поковырялся в историях болезни, в которых было написано много, но ничего. Диагнозы звучали так: сердечни недостатосис; гипертонисиськи болезнисис; язвени болезнисис; инфарти миокардисис; брахиални асмисис. Решил осмотреть всех больных, взяв с собой медсестру Раичику — Раечку. Пусть несёт истории болезней и мне называет фамилии больных, подаёт их листки назначений. «Раичкис-ападжон (уважительно: женщина) тут гулят», — указали больные на двор. Выйдя на крыльцо отделения, наткнулся на пожилого больного, несущего большой арбуз, видать, родственники только что принесли. Я на него внимательно посмотрел, и он, как загипнотизированный кролик, не отрывая от меня глаз, «оторвав» от себя арбуз, с видом проигравшего в карты, протянул его мне. Сказав ему: «Рахмат» (спасибо), — отклонил его подарок, чем, чувствовалось, удивил старика и одновременно обрадовал. «Рахмат, рахмат», — забормотал он и юркнул мимо меня в отделение. «Здесь нравы царят крутые! — понял я. — Добыча сильному достаётся!». Больные оказались не из лёгких. «Сюда попадают только умирать, но я должен всё сделать, чтобы моё пребывание здесь ознаменовалось отсутствием смертности», — проносилось у меня в голове. Но как это осуществить, если уже в первой палате лежал практически труп — старик 70-ти лет: рак поджелудочной железы с метастазами. Уже больше месяца не встаёт с постели. Около него находится лет 30-ти сын и отмахивает от отца мух. Старик весь высохший, жёлтый — скелет с приоткрытым ртом, полузакрытыми глазами лежит на спине и тяжело дышит. В общих анализах крови нарастающая анемия, а кроме анализа крови никаких других в лаборатории не делают. Даже электрокардиограмма — проблема, а рентгенолог вообще отсутствует, и попробуй разберись, что это за пневмония с такой лихорадкой и без эффекта от антибиотиков. «А бактериологическая лаборатория есть в районе?» — спросил я медсестру. «Есть, вроде, — сказала медсестра, — только мы ею никогда не пользуемся. У нас нет инфекционного отделения в больнице». — «Но это не значит, что нет инфекционных болезней, — резонно сказал я. — Возьмите у этих больных с пневмонией кровь на гемокультуру», — запало у меня подозрение по поводу пневмонии. «А что такое гемокультура?» — переспросила непонимающая мой язык медсестра, как будто я инопланетянин. «Ах, да! — понял я, где нахожусь, ведь не на кафедре инфекционных болезней. — На брюшной тиф», — по-простому уточнил я. «А вы думаете?..». — «Всё равно возьмите и отправьте уже сегодня». Больная с бронхиальной астмой — молодая русская женщина, с выражением страха сидела в постели, упёршись руками о кровать. У неё внутри всё свистит, тяжело дышит, глаза с расширенными зрачками смотрят на меня с надеждой. Кроме таблеток эуфиллина ничего больше не получает. Поговорив с ней, понял, что в основе болезни лежит истерический невроз. «Надо посмотреть, какие лекарства есть в наличии, — решил я. — Покажите все наши лекарства», — попросил я медсестру. Лекарства в изобилии, некоторые с просроченной датой. Чего здесь только нет! Любая клиника в Душанбе позавидовала бы! Чувствуется — местные врачи лекарствами практически не пользуются. Или не знают, что с ними делать, или за каждую таблетку больным надо расплачиваться? Но мне стало легче оттого, что столько лекарств. «Буду назначать столько лекарств, сколько надо будет, не экономя, — решил я. — Раковому больному перелейте 200 мл. плазмы и 500 гемодеза и закажите 500 мл. крови на завтра, — объявил я медсестре. — Кроме того, назначу ему преднизолон 30 мг., ретаболил один мл. внутримышечно, чтобы улучшить процессы синтеза, а не распада белка», — решил я. Назначил витамины группы В и аскорбиновую кислоту в капельницу на основе 25 % глюкозы. Больная с бронхиальной астмой будет получать у меня седуксен — успокаивающее средство утром и на ночь, внутривенные инъекции эуфиллина, эфедрин днём, тоже, как и эуфиллин, снимающий спазм бронхов, и еще отхаркивающее средство. До 10 вечера осмотрел всех больных и до часа ночи исправил, вернее, назначил всем лечение. Одному больному с сердечной астмой назначил капельницу с 1,0 мл. корглюкона — сердечный гликозид, усиливающий сокращения миокарда, но при передозировке ведущий к остановке сердца. «Зулихо, поставь капельницу!» — скомандовала Раечка своей подчинённой таджичке. «Пойду посмотрю, как там капельница», — решил я примерно через 10 минут. Зайдя в палату, увидел, что из капельницы капает, но в блюдце что-то очень много пустых ампул. Стал рассматривать эти ампулы, содержимое которых было уже в капельнице. Читаю: на одной — «корглюкон 1,0», на второй — «корглюкон 1,0», на третьей — «корглюкон 1,0» и т. д. — 10 ампул с корглюконом! Выдернул из вены иглу и позвал медсестру Зулихо. «Ты что сделала?!» — спросил я её. «Ви же назначали корликон!» — перепугалась она. — «Сколько я назначил?». — «10 ампули», — ответила Зулийхо, глазами заморгав. «Один, запятая, ноль! 1,0 — это не десять!» — «А скольки? Вот ище нол». — «Да, но впереди запятая», — пытался я ей объяснить правила арифметики, которые она не знала, когда её завезли в медучилище списывать лабораторные работы у кого-то по указанию педагога. Затем отвезут в мединститут учиться, и она так же не будет знать арифметики, но уже как врач!