Книга Сады диссидентов - Джонатан Летем

В тот же день Серджиус зашел к Мерфи – вернуть книжку с мексиканскими мифами.

– Можешь оставить ее себе, Серджиус.

– Она мне больше не нужна.

– Ты уверен?

Серджиус бросил книжку на диван Мерфи. Внезапно он почувствовал отвращение к ней. Ни один ребенок не подтрунивал над ним на собрании, а ведь он прекрасно знал, что все подтрунивали друг над другом всякий раз, когда кто-нибудь публично выступал, идя навстречу ненавязчивым ожиданиям наставников. Ни один школьник не указал Серджиусу на то, что ведь он-то не может поговорить со своими родителями через такую трубу в земле, через какую Педро переговаривался с братом. Никто не критиковал его, даже директор, а потому-то Серджиус с запозданием понял, что на самом деле все его жалеют, где бы он ни появлялся. Выходит, его просто околпачила эта мексиканская книжка, а может быть даже, его околпачил сам Мерфи.

– Я хочу, чтобы их убийцы тоже умерли.

– Понимаю, – осторожно сказал Мерфи.

– Я сам хочу их убить.

Серджиус говорил из-под горячей маски слез, но это была именно маска: он понял это, только когда ощутил вкус соплей. Он чувствовал: будь у него ружье, он выстрелил бы в Мерфи – и не в последнюю очередь из-за того, что тот успел внушить ему квакерский стыд за собственную жажду насилия. И то, что книжка мягко плюхнулась на диванные подушки, и то, что люди, убившие Томми и Мирьям, спрятались где-то в непостижимой дали, и то, что его собственная душа убийцы обреталась в теле восьмилетнего ребенка, – все это нисколько не умеряло его ярости. Все это лишь обостряло ее.

Мерфи, видя, что происходит, похоже, почувствовал, что ему предстоит испытание.

– Война Агнца, – сказал он.

– Что это?

– Знаешь что? Садись-ка, я тебе прочту кое-что.

Мерфи всегда с молниеносной быстротой находил болеутоляющие средства: и вот, не успел Серджиус и моргнуть, перед ним уже оказалась тарелка с хрустящим печеньем и стакан молока. Неужели он держал все наготове? Мерфи сразу же нашел нужное место в книге, которую он снял с полки, – как будто и это чтение он заранее приготовил для Серджиуса, предвидя, что оно понадобится. Шторы в полуподвальной квартире были уже задернуты, так что никто другой из любимцев Мерфи не должен был заглядывать или стучаться в его низкие окна.

– “Бог выпустил созданную Им тварь, и та перестала слушаться и служить Ему. И теперь тварь использует творение против творца. Теперь против этого злого семени и воюет агнец, дабы отомстить врагам своим”. Это про тебя, Серджиус. Война Агнца – вот война, которую ту ведешь.

– А… кто это написал? Джордж Фокс? – Серджиус ни разу раньше не слышал, чтобы Мерфи произносил слово “злой”. Или слово “мстить”.

– Нет. Это другой старинный квакер – Джеймс Нейлер, я раньше о нем не упоминал. Нейлер вначале был солдатом и довольно-таки раздражительным человеком, а потом, когда познакомился с Фоксом и начал разъезжать по Англии и рассказывать о Свете, его схватили, бросили в тюрьму и прижгли ему язык каленым железом. Но слушай дальше: “Так как агнец воюет не против людей как личностей, то и его оружие неосязаемо, оно безвредно для любых созданий; ибо агнец не стремится губить людские жизни… Его броня – Свет, его щит – вера и терпение… Так действует он по справедливости и в праведности, воюя с врагами, но не пуская в ход кнуты и тюрьмы, пытки и муки, не терзая тела живых созданий, а воюя словом истины, верша суд над головою змеи и осеняя собственную голову любовью…”

Пока Мерфи бубнил, а Серджиус слушал, маска на лице Серджиуса просохла, запекшись на его щеках и на рукаве, которым он вытирал верхнюю губу (Мерфи проявил такт и не предлагал ему салфетку, не желая задеть гордость Серджиуса). Унимая боль в животе кашицей из разгрызенных крекеров и молока, Серджиус постепенно начал догадываться, что Мерфи читает все это не только для него, своего подопечного, но и для самого себя. Это становилось очевидным уже по тому, как ловко Мерфи переходил от одного отрывка к другому, как быстро он перелистывал страницы, находя нужные абзацы, нанизывая слова Нейлера одно на другое так, чтобы проиллюстрировать собственную мысль, попутно пропуская другие фразы, где говорилось уже неизвестно что – да Серджиусу и не хотелось знать, что именно. Это было не важно, потому что Серджиус сейчас видел и понимал: учитель не готовил эту книгу заранее для ученика, скорее он разворачивал перед его, Серджиуса, взором свою собственную Войну Агнца. Мерфи сам не стал вести эту войну – и победил. А может быть, он все-таки вел ее – и вел до сих пор, вел ежедневно. Вот что он хотел ему сказать. Голос Мерфи гипнотизировал, если закрыть глаза, а если не закрывать – а Серджиус их не закрывал, – то гипнотизировало другое: то, что этот изящный тенор рождался из-под кривого шрама, который не могли бы скрыть даже самые густые усы. Заячья губа – вот достаточное свидетельство той Войны Агнца, что вел учитель. Это был его змеиный шрам, или даже сама змея, внедрившаяся в плоть. Вот здесь-то ты и встречался со Светом: он разил всех, всюду, в любое время. В этот самый миг, когда они с Мерфи сидят в этом полуподвале, у них и происходит молитвенное собрание для двоих.

Потом Мерфи поставил книгу Нейлера обратно на полку. Он не стал ломать комедию – не стал предлагать мальчику взять эту книжку и почитать. И Серджиус понял, что пройдет еще много времени, прежде чем он снова решится встать на собрании, а когда это наконец произойдет, он уже не станет ничего зачитывать из книг, а выступит с истинным свидетельством, как это сделал Нейлер. Это будет какое-то ужасное и беспощадное сообщение с какого-нибудь дальнего фронта Войны Агнца.

А потом Мерфи сказал:

– Давай поиграем на гитаре.

* * *

В начале июня Пендл-Эйкр почти опустел – на летний семестр осталась лишь небольшая горстка учеников. В основном это были старшеклассники-хиппи, которые засеяли огород и не хотели, чтобы все посохло, а потому и записались на курсы французского или немецкого, хотя совершенно не рвались учить новый язык или даже посещать летние занятия. Большинство учителей тоже дали дёру, оставив от преподавательского корпуса один скелет. Но Мерфи никуда не уезжал. Со дня смерти родителей Серджиуса прошло три месяца, и у мальчика неизбежно назревал один важный вопрос, хотя он сам даже не сознавал, что старается уйти от этого вопроса.

– Мне придется вернуться в Нью-Йорк?

– Нет. Если только ты сам этого не захочешь. – Мерфи говорил, одновременно бренча на гитаре какую-то знакомую мелодию – может быть, песню Боба Дилана? Если только Серджиус не ошибался. – Я имею в виду – в гости.

– Нет, я про другое спрашивал. Я остаюсь здесь, в школе, на следующий год?

– Конечно.

– А как…

– Нью-Йоркское ежегодное собрание и Пятнадцатая улица предоставили тебе полную стипендию. А если бы даже этого не произошло, Серджиус, то здесь, в Пендл-Эйкр, тебе без колебаний позволили бы остаться. Так что тебе не о чем беспокоиться.

Вообще-то это было не в правилах Мерфи – перебивать собеседника. Или атаковать Серджиуса маленькими вопросительными выпадами – но именно к этому он приступил теперь, не прекращая теребить струны.