Книга Океан Безмолвия - Катя Миллэй

Почти два года с тех пор, как ко мне вернулась память, я держала в голове образ зла, и оно имело его лицо. Я вынашивала план мести, представляла, как буду его убивать, и считала, что вправе это сделать, что это мой моральный долг. Но, вернувшись за ним в Брайтон, я уже не была уверена, что способна отомстить. Я сидела на земле. Под деревьями. На том самом месте, где он меня избивал. И ждала. Ждала нужных слов. Ждала, когда ко мне придет мужество. Ждала, когда ко мне придет решимость. Но я ждала слишком долго; все это он тоже отнял у меня.

После той встречи в галерее я его больше ни разу не видела. У меня не было возможности заставить его выслушать меня. Мне дадут слово на суде, когда уж он там состоится. Но я еще не решила, буду ли выступать. Я знаю, что еще многое нужно сказать, но уже не знаю, что именно, да и вообще, бывают дни, когда я скучаю по молчанию.

Порой я думаю, что сталось с настоящей русской девчонкой, за которую меня приняли в тот день. Слышала ли она о том, что случилось; знает ли, какую роль в произошедшем сыграла одним своим существованием?

Однажды после обеда мне звонит Джош, и я признаюсь ему в том, что устала злиться — и это еще мягко сказано.

— Так не злись, — говорит он, словно это самое логичное решение на свете. Может быть…

— Что значит «не злись»? То есть, по-твоему, все нормально? Я предала все забвению. Да?

— Нет. Это значит, что ты смирилась, приняла все, как есть. — Он протяжно вздыхает. — Я не говорю, что ты не должна злиться. Ты должна быть в ярости. Имеешь полное право на каждую унцию гнева, что в тебе сидит. — Джош на мгновение умолкает, а когда продолжает, голос у него тихий, и каждое слово будто звенит от напряжения. — Я тоже его ненавижу. Ты даже представить не можешь, как я хочу убить его за то, что он с тобой сотворил. И, будь я уверен, что от этого тебе станет чуть легче, я бы так и поступил. Так что не думай, будто я считаю, что твоя ненависть неоправданна. Но ты всегда хотела, чтобы у тебя был выбор, и сейчас у тебя выбор есть. Так выбери счастье, постарайся стать счастливой. Да, наверно, это звучит глупо. Может быть, то, о чем я тебя прошу, неосуществимо, но хотя бы попробуй. Солнышко, он отнял у тебя всего-то пианино, чтоб ему пусто было. Он не забрал у тебя все. Посмотри на свою левую руку. Наверняка она сейчас сжата в кулак. Я прав?

Мне не нужно смотреть. Я знаю, что сжата. И он знает.

— Теперь разожми ее и выпусти свою злость.

И я выпускаю.

Я думаю о том дне, когда я умерла, о той истории, что поведал Джошу его дед, и спустя три дня пишу письмо Эйдану Рихтеру. Правда, не знаю, когда ему дадут его прочитать.

«Меня зовут Эмилия Уорд.

В пятнадцать лет я начала составлять список того, чего никогда не сделаю. Я никогда уже не стану «брайтонской» пианисткой. Никогда не смогу родить ребенка. Идя по улице средь бела дня, я никогда не смогу отделаться от мысли, что кто-то рядом поджидает меня, намереваясь убить. Мне никогда не вернуть многие месяцы моей жизни, потраченные на восстановление здоровья, месяцы, проведенные в больницах, а не на репетициях и в школе. Мне никогда не вернуть годы, омраченные ненавистью ко всем людям на земле, в том числе к себе самой. Я никогда не смогу забыть, что такое боль.

Я понимаю, что такое боль. Я понимаю, что такое ярость. Своим даром понимания я обязана тебе. Ты тоже это понимаешь. Последние три года я жила презрением к человеку, который сотворил такое со мной, который украл мою жизнь, мою индивидуальность. Презирая его, я научилась презирать себя. Последние три года я копила в себе ярость, а ты пытался избавиться от своей.

Я никогда не забуду того, что ты сделал со мной. Я никогда этого не прощу. Я никогда не перестану оплакивать то, что ты отнял у меня. Но теперь я понимаю, что украденного не вернуть, и больше не пытаюсь. С меня хватит. Я никогда не перестану ненавидеть тебя, но больше не испытываю потребности причинить тебе боль. Думаю, вера во мне не угасла — вопреки твоим стараниям, а может, наоборот, благодаря тебе. Если ты способен исцелить свою душу, значит, возможно, и мне это удастся.

Я не знаю, какое наказание тебе вынесут. И даже не уверена, что мне это интересно. Мы с тобой оба знаем, сколько всего было разрушено в тот день, и никаким наказанием это не исправить. Так что, может быть, я пока еще не верю в прощение, но, думаю, я верю в надежду, и мне хотелось бы верить в мечту о том, что жизнь обязательно предоставит второй шанс. И тебе, и мне».

Мое душевное состояние далеко от идеала. Пока еще даже не скажу, что я чувствую себя хорошо. Но все возможно…

И спустя пять недель я возвращаюсь домой.

Глава 58

Эмилия

Лучше мне не стало. О полном выздоровлении не может быть и речи. Единственное, что я сделала, — настроилась на то, чтобы избавиться от своих демонов. Но, думаю, одного этого уже достаточно.

Я пытаюсь видеть магию в повседневных чудесах: в том, что мое сердце все еще бьется, что я хожу по этой земле, что во мне есть нечто достойное любви. Я знаю, что плохое случается. И порой спрашиваю себя, почему осталась жива; но теперь, когда задаюсь этим вопросом, у меня на него есть ответ.

Я возвращаюсь в воскресенье утром и вечером того же дня иду на ужин к Лейтонам. Меня не ждали, но я для них всегда желанный гость. Музыку, сразу определяю я, выбрала Сара. Я улыбаюсь, потому что я ее по-прежнему ненавижу: не Сару — ту музыку, что ей нравится. Все смеются, помогают накрывать на стол, острят. В общем, все как обычно, не считая одного маленького дополнения: приборы раскладывает Тьерни Лоуэлл.

Мой взгляд падает на Джоша, и я понимаю, что вернулась домой. Джош — мое пристанище. Я не предупредила его о своем возвращении. Увидев меня, он не произносит ни слова. Я — тоже. То, что я здесь, говорит само за себя. Мы просто смотрим друг на друга, ведем безмолвную беседу, как всегда, и никто не встревает в наш разговор.

— Привет… — Миссис Лейтон распахивает глаза от удивления, когда я вхожу на кухню. На мне — ничего черного, в руках такой же шоколадный торт, что я принесла с собой в первый раз.

— Эмилия, — заполняю я паузу, потому что теперь никто не знает, как ко мне обращаться. Кроме Джоша. Он всегда знал, как меня называть.

— Эмилия, — повторяет она, обнимая меня. — У тебя чудесный голос.

И, может быть, что-то все-таки изменилось.

Когда мы уходим, нас никто не провожает. Джош открывает дверь и следом за мной ступает на крыльцо. Обе наши машины здесь. Я не планировала ехать к нему — во всяком случае, пока. Я не знаю, о чем он думает, не знаю, каков статус наших отношений. Мне неведомо, что изменилось для него за период моего отсутствия. Ничего, что-то, всё. Надо бы спросить его, но нужные слова не приходят на ум, и я просто иду. Он следует за мной по пятам, но я не оборачиваюсь. Я не готова к моменту истины, хотя он неизбежен, как и все в моей жизни, что привело к нему.