Книга Прекрасная Катрин - Жюльетта Бенцони

– Значит, ты ее любишь? Ты смеешь мне это говорить? Ты забыл, что связывает нас вот уже десять лет! Ты сошел с ума или сам не знаешь, что говоришь?! Однако ты ее любишь весьма странным образом, при помощи плети!

Он побледнел как смерть, и черты его лица еще больше заострились. Он сжимал губы так сильно, что рот превратился в узкую красную щель.

– Нашкодившую собаку бьют, но любить не перестают! Я уже сказал тебе, что мы одной крови! Она благодарна мне, ибо это наказание за ослушание. Я приказал ей оставить тебя в покое.

Катрин засмеялась. Она хохотала, не в силах остановиться, и этот сухой металлический смех был страшнее, чем неистовые рыдания.

– Стало быть, – произнесла она наконец, – попытка убить меня, задушить Мишеля – это всего лишь ослушание? Если это так, то вы в самом деле одной крови, ибо у вас нет сердца! Лишь пустота! Камни этой крепости, волки, воющие в лесах, добрее, чем вы! Ты хочешь уехать? В добрый путь, мессир! Уезжай! Наслаждайся новой любовью… А я вернусь к своей!

Никогда не сказала бы этого Катрин, даже под угрозой гибели, но так велико было желание ответить ударом на удар, нанести рану как можно глубже, что она не пощадила Арно и сразу же с горькой радостью убедилась, что попала в цель: Арно пошатнулся и ухватился рукой за стену.

– Что ты хочешь сказать? – прорычал он. – К какой еще своей любви?

– К той, которую я не умела ценить: любви герцога Филиппа. Я тоже уезжаю, Арно де Монсальви, я вернусь к себе, в Бургундию, я вновь обрету мои земли, замки, драгоценности…

– И репутацию погибшей женщины?

– Погибшей женщины? – Она коротко рассмеялась, и в этом смехе прозвучало бесконечное страдание. – Погибшей я буду чувствовать себя здесь. Неужели ты думаешь, что я хоть на секунду останусь в этом ветхом замке, чтобы в цвете молодости и красоты глядеть с тоской на вольное небо, молиться возле твоей матери, уповая лишь на Бога, который, может быть, вернет мне мужа, если тот пресытится своей костлявой любовницей?! Нет! Если ты надеялся на это, то ошибся. Я уезжаю, мессир, я забираю с собой сына.

– Нет!

Арно выкрикнул это слово с такой яростью, что один из часовых, стоявший на галерее соседней башни, выставил вперед копье, оглядываясь в поисках невидимого врага. Арно повторил тише, но в голосе его звучала свирепая решимость:

– Нет, Катрин. Ты не уедешь… Ты останешься здесь, по доброй воле или под стражей!

– Ради того, чтобы ты мог спокойно забавляться с другой? Ты сошел с ума… Я и часа не останусь здесь. Еще до вечера я оставлю этот несчастный замок, заберу с собой всей своих, Сару и Готье… и моего мальчика!

На последних словах голос ее дрогнул. Она уже представляла себе этот печальный отъезд, уже слышала стук копыт по каменистой тропе, видела, как меркнет в тумане Карлат, похожий на далекое видение… как исчезает мечта, которая длилась десять лет!

– Так будет лучше и для тебя, – прибавила она, – тебе не придется оставлять свой пост, ты сможешь жить здесь вместе с матерью и с этой… не нанеся урона своей чести!

– Что же это за урон? – сухо спросил Арно.

– Ты собираешься бросить крепость, доверенную тебе другом. Ты дал слово защищать Карлат… и я понимаю, как сильно ты любишь эту девку, если ради нее готов не только надругаться над моими чувствами, но и забыть свой солдатский долг.

Если Катрин, говоря все это, дрожала всем телом, то Арно больше чем когда-либо походил на каменную статую. Хотя лицо его было почти полностью скрыто шлемом, он отступил на шаг, чтобы Катрин не увидела, какое безнадежное отчаяние таится в его глазах.

– Слушай меня, Катрин, – произнес он голосом, будто донесшимся издалека. – Хочешь ты того или нет, ты графиня де Монсальви, мать моего сына. Никто из Монсальви в Бургундии жить не будет. Так велит священный долг верности.

– Только не по отношению к собственной жене! – колко возразила Катрин, сама страдая от своих слов. – Меня одну ты, возможно, и отпустил бы. Но ты трусливо прикрываешься ребенком, чтобы сделать меня своей пленницей, хотя именно ты предаешь меня… И ты хочешь, чтобы я осталась здесь, в чужом краю, одинокая и заброшенная, на земле, где свирепствует война, тогда как ты будешь радоваться жизни в Провансе, бросив все, что было тебе дорого, ради мимолетной глупой страсти…

Внезапно гнев ее исчез, уступив место боли. Она бросилась к мужу, обхватив его руками, прижимаясь мокрой от слез щекой к холодному блестящему панцирю.

– Скажи мне, ведь это просто дурной сон, кошмар, который привиделся нам обоим. Может быть, ты хотел испытать меня, чтобы убедиться в моей верности? Скажи, ведь ты хотел именно этого? Эта девка доняла тебя лживыми измышлениями, и ты решил дознаться до правды? Но разве ты не знаешь, как я люблю тебя? Ты же знаешь это, не можешь не знать! Перестань же мучить меня, не терзай больше… Я могу умереть! Без тебя жизнь моя не имеет смысла, я похожа на ребенка, заблудившегося в лесу. Пожалей меня, останься со мной! Мы слишком сильно любили друг друга, и любовь наша не могла исчезнуть бесследно!

Она слышала, как гулко бьется его сердце под стальной броней. Возможно ли, чтобы это сердце, к которому она приникала столько раз, перестало биться ради нее? А ее собственное сердце готово было разорваться от невыносимой муки. Катрин хотела сильнее прижаться к мужу, но Арно, мягко разведя ее руки, отступил на несколько шагов назад.

– К чему пытаться оживить то, что не может возродиться? Я ничего не могу с этим поделать, Катрин, и ты тоже… Оказалось, что мы не подходим друг другу. Теперь выслушай меня, и это будет мое последнее слово. Я не бросаю крепость. Я предупредил Бернара, попросив прислать на замену мне кого-нибудь из офицеров… Как только новый губернатор приедет сюда, а ждать этого уже недолго, я покину Карлат. Тебе же я оставляю моего сына, мое имя и мою мать.

– Иными словами, все, что мешает тебе! – крикнула Катрин, вновь приходя в бешенство. – Но знай, что ты не сможешь удержать меня здесь! Как только ты покинешь Карлат, я уеду… и имя Монсальви украсит своим блеском дворянство Бургундии, слышишь? Бургундии! Я научу Мишеля ненавидеть арманьяков, я сделаю из него пажа герцога Филиппа, бургундского воина, у которого не будет других сюзеренов, кроме великого владыки Запада!

– Я не допущу этого никогда! – гневно произнес Монсальви.

– Никто не может помешать мне сделать то, что я хочу. Я одолела и Филиппа Бургундского, а его могущество не сравнить с твоим!

– Стража!

Слово хлестнуло как удар кнута. Ощетинившись, они смотрели друг на друга так, словно уже перестали быть супругами и превратились во врагов. Часовые стояли недалеко, и через мгновение на галерее появились два солдата. Арно жестом показал на жену, мертвенно-бледную от ярости и горя. Сжав зубы, она стояла, прислонившись к стене.

– Проводите госпожу де Монсальви в ее комнату. Она не должна оттуда выходить ни под каким предлогом. Не спускайте с нее глаз, это мой приказ. Вы отвечаете за это головой. Двоих поставить у дверей, а одного в комнате. Если она пожелает увидеться с моей матерью, вы отведете к ней, однако больше она никуда выходить не вправе. Пропускать к ней можно служанку Сару и человека по имени Готье. Ступайте! И попросите подняться ко мне мессира де Кабана.