Книга Зимний дом - Джудит Леннокс

— Я думала, мы были друзьями…

— Да, были. Майя, я не знал, что это случится, но это случилось, и пути назад нет. Теперь я больше не смогу притворяться твоим другом. Я не умею обманывать в таких вещах. И не умею обманывать вообще.

Майя отвернулась, не в силах смотреть ему в глаза, в которых стояли радость и боль.

— Ничто не изменится, — прошептала она. — Мы можем продолжать жить по-прежнему.

Он встал, сунул руки в карманы и снова вышел под дождь. Она слышала стук капель по стеклянной крыше.

— Майя, разве ты не понимаешь? То, что нас связывает, может стать больше или умереть, но не сможет остаться прежним. Мы дошли до поворота. Что сказано, то сказано. И что сделано, то сделано.

Она вспомнила прикосновение его губ и солоноватый вкус его кожи.

— Если ты не хочешь меня, то так и скажи. Я не буду устраивать сцену. По-прежнему останусь старым крокодилом Хью Саммерхейсом, школьным учителем. Только уеду на Новые Гебриды или куда-нибудь еще. Но ни за что не стану осложнять тебе жизнь.

Майя закусила губу и вспомнила, как ей было одиноко, пока в ее жизни не появился Хью. Каким огромным и пустым казался этот дом. Как ее пугали сны, как она принимала незнакомых людей за своего покойного мужа. Мысль о том, что это может повториться, заставила ее вздрогнуть.

Музыка, доносившаяся из приемника, смешивалась со стуком капель. Наконец Майя снова услышала голос Хью:

— Я не могу стать прежним, потому что общение с тобой изменило меня. Изменила моя собственная любовь… И, возможно, немножко твоя. Если бы я знал, что ты любишь меня хотя бы чуть-чуть… Майя, ты такая красивая, такая сильная. Когда мы вместе, я тоже становлюсь сильным.

Майя подумала, что она тоже изменилась. Сможет ли она стать такой, какой ее считает Хью? И тут в ее мозгу прозвучал голос. Ее собственный голос, говорящий Лайаму Каванаху: «Я больше никогда не выйду замуж. Никогда и ни за что».

— Замуж… — Она горько рассмеялась. — Хью, какая из меня жена? Я была плохой женой Вернону. Я говорила тебе, что ненавидела его, и это правда. Жена не должна ненавидеть мужа, не так ли? Я боялась его, хотя до того не боялась никого на свете. Понимаешь, он делал мне больно.

— Я догадывался, — ответил Хью, и Майя удивленно посмотрела на него.

— Ты не любишь, когда к тебе прикасаются, — объяснил он. — Как будто ждешь от чужого прикосновения не утешения, а боли.

Майя смотрела в другую сторону, но услышала, как он мягко сказал:

— Если не хочешь, не рассказывай.

— Хочу. Ты должен понять, — тяжело вздохнув, ответила она. — Знаешь, у него вошло в привычку бить меня. И даже хуже. Я не могу об этом говорить. Я чувствовала себя… грязной. И чувствую до сих пор.

Она посмотрела на Хью снизу вверх, боясь увидеть в его глазах презрение или отвращение, но увидела только жалость.

— Я была рада, когда он умер. Так что часть того, что обо мне говорят, правда. Я порочная, да?

— Нет. Ты никогда не была порочной. Ты просто не способна на это.

Она не могла смотреть на него. Майя закрыла глаза, мечтая стереть прошлое, и услышала, как он добавил:

— Майя, то, что делал с тобой Вернон, позорит не тебя, а только его.

«Может быть, он прав?» — спросила себя Майя. Ей было чего стыдиться и помимо Вернона — того, в чем она никогда не призналась бы даже Хью, — но сегодня часть тяжкого бремени, много лет лежавшего на ее плечах, свалилась, и она почувствовала себя легко и свободно.

— Я — не Вернон, — сказал Хью. — Если ты выйдешь за меня замуж, у нас все будет по-другому. Майя, я никогда не причиню тебе зла. Я полюбил тебя с первого взгляда.

Майя подумала, что Вернон тоже по-своему любил ее, но промолчала.

— Майя, ты выйдешь за меня, правда?

— Не знаю, Хью… Может быть…

Она тут же прижала кулак ко рту, но заметила, что выражение лица Хью резко изменилось. Как будто он был готов к отчаянию, а вместо этого ему дали надежду. Какое счастье. Боже, какое счастье… Она, Майя Мерчант, сумела сделать кого-то счастливым. Наверно, срок старого проклятия прошел, она может не только губить. И этот «кто-то» — Хью, которому она так многим обязана. Без Хью она снова превратится в одинокое запуганное существо, которым когда-то была. Нет, этого она не вынесет.

— Но я боюсь, — прошептала она.

Хью протянул к ней руки, поднял со стула и очень нежно сказал:

— Не надо бояться. Бояться тут нечего. Майя, ты выйдешь за меня?

Она медленно кивнула. И только тут поняла, что дрожит.

— Давай проведем выходные на море, — предложил Фрэнсис.

Но Робин поняла, что они будут не одни, только выйдя из меблированных комнат и увидев в машине Гая Форчуна и Ивлин Лейк.

По дороге в Борнмут осеннее солнышко несколько раз сменялось обильными ливнями. Пришлось ставить на «эм-джи» крышу. Ивлин Лейк сидела впереди рядом с Фрэнсисом. На ней были шелковые чулки, лакированные туфли и бледно-желтое пальто из крепа. Глядя на нее, Робин понимала, что Ивлин Лейк ни за что не стала бы ютиться на заднем сиденье рядом с Гаем.

Они добрались до Борнмута во второй половине дня.

— Симпатичные трущобы, — сказала Ивлин, окинув взглядом курорт, где Саммерхейсы много лет назад несколько раз проводили летние каникулы.

— Фрэнсис, мы не станем останавливаться в отеле. Ты должен найти какой-нибудь из этих ужасных пансионатов с завтраком. С обоями в цветочек, фланелевыми простынями и стенами, покрытыми штукатуркой с гравием. Штукатурка — это самое главное.

Фрэнсис улыбнулся и поехал дальше. Ряды пансионатов с завтраком тянулись в переулках. «Эм-джи» останавливался у каждого домика, и Ивлин осматривала его.

— Нет, Фрэнсис, здесь слишком шикарно. Все занавески в тон. И этот не годится. Тут на веревке висят фильдеперсовые чулки цвета семги. Я не смогу есть завтрак, который мне принесет женщина в фильдеперсовых чулках цвета семги… Ага! — Ивлин выглянула из окна. — Вот этот в самый раз. Штукатурка розовато-лилового цвета.

Ее рука быстро накрыла руку Фрэнсиса, по-прежнему державшую руль.

И тут все стало ясно. Увидев этот интимный жест, Робин, сидевшая позади, поняла, что Ивлин Лейк — любовница Фрэнсиса. Она сама удивилась, что не сдвинулась с места, не заплакала, не протянула руку и не стала рвать на Ивлин волосы. Просто сидела и смотрела на нее, как мышь смотрит на змею. Узкие миндалевидные глаза, длинное овальное лицо, длинный прямой нос и губки бантиком. Похожа на портрет кисти Модильяни, подумала Робин. Очень дорогой портрет кисти Модильяни.

Фрэнсис и Гай начали носить в пансионат багаж. Три соседние спальни были тесными и безвкусно оформленными; окна выходили на задний двор с мусорными баками и угольными ящиками. В комнате, которую отвели Фрэнсису и Робин, были обои с двумя разными рисунками, причем светло-вишневое махровое покрывало не соответствовало ни одному из них. Ванная, находившаяся в дальнем конце коридора, представляла собой кошмарное сочетание труб, линолеума и плюющейся газовой колонки.