Книга Фарландер - Кол Бьюкенен

Стражник просунул пику и ткнул его в бок. Нико вздрогнул от боли и отшатнулся, по-прежнему прикрываясь рукой. Другой стражник ударил его в спину.

— Ладно, иду! — бросил Нико, поднимаясь.

Его вытащили в коридор. К ногам бросили черную рубаху.

— Надевай!

Простое действие далось напряжением всех сил. В глазах потемнело, но он все же остался на ногах.

Потом ему дали короткий меч и щит, который пристегнули к предплечью раненой руки. Работали стражники быстро, сноровисто, спокойно, как усталые гуртовщики в конце долгого и трудного дня. В глаза ему никто не смотрел.

— Ты особенно не старайся, — пробормотал, наклонившись, пожилой стражник. — Дай им побыстрей тебя прикончить.

Ворота распахнулись; огромный, орущий зев изрыгнул поток яркого, слепящего света. Нико вскинул руку, прикрывая глаза. Ужас пронизал его леденящей волной. Подгоняемый пиками, он шагнул к выходу на арену.

Солнце висело над головой, укрывшись тонким слоем облаков. Туман, висевший над городом раньше, когда его везли на Шай Мади, рассеялся, испарился, хотя песок под босыми ногами еще оставался сырым. В воздухе висел запах резни, он цеплялся за язык и застревал в горле. Нико видел на песке следы крови, уходящие к нескольким закрытым сейчас выходам с арены.

Он поднял голову и обвел взглядом трибуны. Тысячи лиц обратились к нему. Тысячи жаждущих зрелища глаз. На мгновение все затаили дыхание. А потом кто-то засмеялся, и через секунду смеялись уже все, и эта какофония звуков — хохота, завываний, улюлюканий — обрушилась на него, словно вырвавшийся из кошмара монстр. Внутри у Нико все сжалось. Стыд смел панику.

— Ты пришел убивать нас, малыш рошун, — снова зазвучал женский голос, и Нико, повернувшись, увидел саму Матриарха, стоявшую в царской ложе в окружении священников и алтарников. — Что ж, неудачники платят.

Покров молчания накрыл громадную чашу стадиона. По песку скользнули беззвучно тени: в вышине кружили птицы, черное воронье.

На противоположной стороне арены дрогнули и медленно разошлись створки ворот. Защелкали хлопушки. В полутемной глотке коридора вспыхнули огни.

Стая волков вырвалась на открытое пространство.

И Нико невольно сделал шаг назад.

Каменные стены арены были слишком высоки, к тому же на них стояли солдаты. Ворота уже закрывались.

Всего волков было шесть. Поначалу звери как будто растерялись, но быстро успокоились и стали поглядывать на Нико. А потом двинулись по периметру арены, постепенно сокращая расстояние.

Нико сжал рукоять меча и поднял клинок, проверяя балансировку. Короткий меч — оружие ближнего боя. Этот, со смещенным к острию центром тяжести, больше подходил для рубящих ударов. Бараха не раз заставлял их работать с такими клинками.

Краем глаза он уловил движение слева и повернулся о волк с высунутым красным языком несся к нему, взбивая лапами песок.

И некуда бежать.

Нико расставил ноги и поднял щит. Встретить лицом к лицу атакующего зверя — это потребовало от него напряжения всех сил, всей выдержки, всей твердости. За всю его жизнь это был самый решительный поступок.

Нико махнул мечом с такой силой, что едва не потерял равновесие. Волк щелкнул зубами и отскочил, оставив в воздухе зловонный звериный запах.

Но справа уже летел второй. Нико снова отмахнулся, отчаянно, наугад, но хищник увернулся и проскочил мимо.

Прямо на него шли сразу три волка. По лицу, по спине уже катился пот, словно его окатили теплой водой. Он отступил закрытым воротам. Зрители взвыли в предвкушении развязки.

В голове у него вдруг возник укромный уголок, уединенное местечко, куда Нико сразу, без раздумий отступил. Здесь он взял мысленную передышку и даже успел поразмышлять о том, что же все-таки получают люди от такой мясорубки.

В голове еще звучало эхо недавнего смеха. Он вспомнил, как в школе дети нередко потешались над неудачниками, как издевались над слабыми. Он помнил их смех, жестокий, режущий, безжалостный. Он и сам иногда присоединялся к ним.

Он подумал о монахе, его гневных словах, обращенных к толпе. Тысячи безумцев на трибунах и лишь один, кто сохранил рассудок.

Вот в чем истина, понял Нико, и в этот миг стыд, вызванный их насмешками, схлынул и ушел вовне, к толпе. Теперь ему было стыдно за них, за тех, кому доставляет удовольствие смотреть, как убивают другого человека.

«В глубине души мы все — жестокие дети».

Кровь бросилась в лицо. Он стиснул челюсти, и обломки зубов вонзились в десны, иглы боли ударили в мозг. Ему вдруг стало ясно: поддаться страху, отползти, увильнуть означает сдаться, позволить им победить, признать их правоту. Нет, уж лучше открыться злости. И принять бой.

Волки снова наступали.

Нико замер в нерешительности, и тут с ним случилось нечто необычное, но важное. Все то, чему его учили, соединилось с отчаянием.

Глухо рыкнув, он оттолкнулся от ворот и пошел навстречу волкам — как сделал бы Эш.

Первый бросился слева с такой быстротой, что взлетевший из-под лап песок не успел упасть на землю. Нико ударил зверя щитом в морду, и обоих отбросило друг от друга, но боль, выстрелившая в разбитую руку, лишь добавила ему сил.

Второй прыгнул слева, и Нико рубанул сверху вниз. Воздух со свистом рвался из горла. Меч раскроил хищнику череп.

Сблизившись с основной группой из трех, он пропустил шаг, зачерпнул стопой песку и запустил фонтан в оскаленные морды. Они остановились на секунду, затрясли головой, и в эту же секунду он уже был среди них — рубил, колол, бил щитом и даже не чувствовал их когтей и клыков.

Потом все смешалось в кровавом безумии. Он почти ничего не чувствовал и воспринимал происходящее отдельными эпизодами. Как остановил одного волка собственным звериным оскалом. Как порубил на куски другого. Как третий укусил его в бедро, и он отплатил ему тем же. Он не останавливался ни на секунду, и его меч рубил и колол, колол и рубил.

А потом...

Он стоял на коленях на песке, всасывая воздух горящими легкими, полностью опустошенный, растративший все силы.

Вокруг лежали волки, мертвые или умирающие.

Все затихло. Он не слышал ни звука, только хриплое дыхание лежащего на боку зверя. Лик Судьбы промелькнул перед глазами и пропал.

Не чувствуя своих ран, Нико поднял голову и посмотрел на Матриарха, уставившуюся на него с открытым в изумлении ртом.

Словно очнувшись, зрители начали скандировать. Нико не знал, что это значит.

Пробившись через плотное кольцо стражи, к Матриарху торопливо подошел какой-то алтарник и что-то прокричал ей на ухо. Она снова взглянула на Нико и, вынув из-за пояса кривой кинжал, всадила лезвие в живот вестнику.

— Сожгите его. — Голос ее прозвучал громко и звонко. — Сожгите его заживо.