Книга Зачарованное озеро - Александр Александрович Бушков

— Именно что написано...

Она встала, повернулась спиной и решительно задрала платье на голову. Тарик поневоле вылупил глаза. От шеи до пояса помещались во всю спину темно-коричневые буквицы, не корявые, как у малолетней кабальницы Хорька, а начертанные весьма даже красаво, иные с завитушками, как на старинных рукописях: «Собственность высокородной маркизы Алем, замок Альтаран, у рубежей Озерного Края. Вернувшему невредимой — пять золотых». И герб, уже не раз виденный здесь Тариком.

— Теперь понял? — вовсе уж горько усмехнулась Ялина.

— Но ведь давно отменили, — растерянно сказал Тарик. — Не было вроде и особого королевского указа, просто помаленьку перестали, давно...

— Может, где-то и перестали, только не у нас... И далеко я с таким уйду? Особенно ежели меня страже опишут и скажут... ну, хоть бы что я серебряную солонку украла, фамильную?

Тарик был легонечко пристыжен: в самом деле, от таких буквиц на спине не избавишься. Ни в одной голой книжке о приключениях кабальников-беглецов о них не упоминалось. Вживую их увидел только в доме Хорька. Значит, даже в двух шагах от столицы...

— Ну, понял теперь? — Ялина опустила платье и вновь уселась на табурет с прежним видом человека, нацелившегося на долгую беседу. — Был у нас один парень, грамотей, после отца место писаря унаследовал. Ему бы жить-поживать и горя не знать — деревенский писарь в масле купается и сыром сапоги начищает. А он стал говорить, что нужно искать правду, что даже для кабальников писаные правила есть к их выгоде. И сбежал однажды в столицу письменную жалобу подавать. Как и ты, говорил, что есть такое место, где их принимают... Догнали с собаками. Сказали, он у маркизы украл перстень и хотел в столице продать. Согнали народ из трех деревень и прилюдно на костре сожгли. Он кричал — страсть, даже здесь слышно было, хоть до деревни далеко. И сказали: с каждым беглецом то же будет. И не было с тех пор беглецов. А это маркиза велела год назад всем иголками с краской нарисовать, даже малым детям. Поначалу иные потаенно пробовали смывать, и дресвой друг другу спину терли, и щелоком — не смывается ни за что...

— А церковь куда смотрит? — спросил Тарик. — Не может же не быть у вас церкви?

— Целых две есть, у нас и в Жуявах. Отец Глепер уже старенький, ему бы только дожить спокойно. Одному мужику сказал честно: я, говорит, слаб духом и не укреплюсь натурой настолько, чтобы выступить на мученическую смерть, как святой Рангульф перед языческим полчищем. Ежели маркиза крепко прогневит Создателя, он ее после смерти и пошлет в Туманные Отроги, будем полагаться лишь на несказанную милость его в той жизни, что За Порогом... А с отцом Талебием и того хуже. Он к нам приехал два года назад заместо помершего от лихоманки отца Пордаро — молодой такой, красивый, статный, наподобие солдата, только усов нет. Ну, маркиза его и захомутала, часто призывает, и он чуть не бегом бежит. Не дождаться нам подмоги от церкви, и пытаться нечего...

Тарик испугался пришедшей ему в голову мысли — не ее самой, а того, что она может оказаться правдой. Оглянулся на окно и понизил голос:

— А про вашу маркизу не слышно, чтобы она водилась с этими, не к ночи будь помянутыми? Или сама... такая какая-нибудь?

— Ты про нечистую силу? — подхватила понятливо Ялина, тоже пригасив голос почти до шепота, но словно бы ничуть не удивившись. — Вот уж пальцем в туман... Еще когда маркиз привез молодую жену, среди слуг пошли разговоры, что она колдунья или что-то такое. Маркиз был очень осмотрительным, хоть и ученый человек, а они, говорят те, кто повидал большой мир, редкостные растяпы, чуть ли не вилкой суп едят, если вовремя слуга не подаст ложку, все мозги на ученые занятия уходят, а для обычной жизни не остается... Маркиз был не такой, даром что каждую погожую ночь возился со своими... ага, вспомнила, мне Шогоп говорил, а он пять лет служил в столице привратником у такого же ученого человека, на реке этот видел... который без парусов плывет, дымит, как поварня, и колеса вертятся... Одним словом, вот уж кто мир повидал со всеми тамошними чудасиями... Маркиз на земле стоял обеими ногами. Сам за управителем проверял все расходные и доходные бумаги и, говорят, всякое его плутовство быстренько усматривал, но по доброте своей наказывал пустяково. И вот пошли разговоры: как это захудалой дворяночке из приморских земель удалось такого умственного и серьезного человека так быстренько окрутить? Первое время за ней все присматривали украдкой — не обнаружится ли чего... такого-этакого. Только недельки через две дедушка Мызя все обрисовал, и ему была вера, ему всегда верили, давненько уж его знали, с малых лет. Он такой был... особенный. Не ведунец и не колдунец, не черный и не белый, просто такой вот знаткой старичок, их в деревнях хватает (Тарик знал от деревенских, что это за люди такие, и разъяснений не спросил). Умел помаленечку то и это, на что церковь косится, но не осуждает и не преследует. Вот я тебе хотя бы расскажу, как он Сирану-Жорнику...

— В другой раз, — решительно прервал Тарик, видя, что пошла обычная болтовня, уводившее в сторону пустословие.

— Дедушка Мызя долго за ней тихомолком смотрел, а потом сказал алмазно: нет тут ни капельки нечистой силы, один лютый человеческий блуд, а это иногда бывает похуже козней нечистой силы — злоумыслие людское... И коваль Янтош то же говорил. Ковали — такой народ, и колдунцы среди них попадаются, черные и белые, и просто знаткие. Янтош был знаткой. А кончили оба плохо. Дедушку Мызю она выгнала с прочими старыми слугами. И хозяйство у него было неплохое, а все равно через год умер. Бабка Мызиха говорила — от безделья, не вынес он лени. А с ковалем обернулось хуже. Он был мужик приглядный, маркиза на него глаз и положила. А он молодую жену любил крепко и никогда от нее не бегал по сторонним ракушкам. Когда маркиза к нему самолично приехала звать в замок, он не то что отказался, а еще и наговорил ей что-то насмешливое, отчего она разъярилась.