Книга Молчи обо мне - Айя Субботина

Несколько секунд я перевожу дыхание и только потом замечаю, что все еще держу Артема за руку, а он косится на наши пальцы, словно это какая-то эфемерная конструкция.

— Прости, — отпускаю его ладонь и увеличиваю расстояние между нами. — Я не готова быть рефери, пока вы будете бодаться.

— Ты прости. Нужно было мне смолчать.

В наш недоразговор вторгается Хельг: бежит из комнаты через весь коридор и останавливается, со смелым любопытством разглядывая гостя. Артем мгновенно меняется в лице: перестает хмуриться, рассеянно улыбается и неловко вынимает ноги из обуви, чтобы пойти Хельгу навстречу.

Они притягиваются друг к другу, словно магниты: абсолютно похожие, даже с вихрами на одном и том же месте.

Это будут долгие шесть часов, потому что в первый раз, пока Артем будет здесь, я тоже должна быть рядом. Кто-то же должен научить его быть отцом.

Глава семьдесят первая: Холостяк

Вся Женина новая жизнь — ее ожившая фантазия. До мелочей, до деталей. Комнаты, в которых на ромбовидных полках живут экзотические цветы, книги и подставки под журналы, столик в гостиной, отдельный угол для работы, где у нее царит упорядоченный хаос. И плевать, что это несочетаемые вещи. Я словно ныряю в прошлое, где валялся головой у нее на коленях и засыпал под мирный пересказ фантазий, в которых она жила в другой квартире, занималась другим делом и была счастливой матерью.

Все это — облаченное в образы дежавю из моего прошлого.

Даже странно, что я действительно помню такие детали, потому что с трудом могу сказать, о чем сам мечтал два года назад.

— Я могу приготовить кофе, будешь? — предлагает Женя.

Она снова в домашнем комбинезоне темно-синего цвета с глубоким капюшоном и толстых вязаных домашних носках, больше похожих на валенки. У нее всегда беспощадно мерзли ноги, и вся она тряслась от малейшего сквозняка. Даже не представляю, как перенесла беременность с ее вечными болезнями, простудами и насморками без повода. Какой она была? Носила дурацкие комбинезоны с карманами на круглом животе? Заплетала волосы в косички?

— Кофе… буду, — торможу я, спохватившись, что Женя до сих пор ждет мой ответ.

Она кивает и уходит, оставляя меня наедине с сыном.

До сих пор неприятно зудят ладони, потому что пришел с пустыми руками. Женя попросила ничего не приносить, и я не стал делать по-своему. В конце концов, имеет право устанавливать ограничения, раз пока я вынужден видеться с сыном на ее территории.

До сих пор не могу поверить, что она так легко согласилась и ничего не потребовала взамен.

Хельг носится по всему дому, а я лисьим хвостом следую за ним шаг в шаг, комната за комнатой. Самая большая комната в квартире — детская. Места здесь столько, что хоть конем скачи. В смешных ящиках — горы разных кубиков и развивающих игрушек, пара мягких с коротким ворсом лежат отдельно. На полу — удобный ковер, по которому Хельга ползает, словно по гоночному треку. Я присаживаюсь к нему и позволяю уложить себя на лопатки, потому что сыну понадобилось усложнить трассу лежачим препятствием. Он вскарабкивается на меня, нещадно шлепает ладошками по губам и щекам и смеется, когда я пытаюсь поймать зубами его палец.

Никогда не понимал оголтелых родителей, которые любой детский чих превращают в событие века.

И никогда бы не понял, если бы не вот это — мой собственный повод для дурной радости.

Я ждал этих выходных, как проклятый: то и дело дергался на часы, считал дни в календаре. И запретил себе задумываться, поему моя жизнь резко перестала быть легкой и беззаботной. Почему все свелось к одному маленькому мальчишке с восьмью зубами и ямочкой на подбородке, как у Жени, которую я задумчиво тру пальцем, пока Хельг старательно «откручивает» пуговицу с моей рубашки.

Женя появляется через пару минут: я валяюсь на полу и запрокидываю голову на звук ее голоса. Снизу и вверх ногами она кажется совсем мелкой и на секунду как будто той самой женщиной, которую я без сожаления оставил на обочине своей жизни. Но стоит взять сына и перевернуться на живот — и она снова там, Черный пиджак. Неважно, что одета как уютная домашняя девчонка.

— Кофе в гостиной. Я не приношу посуду в детскую, но если тебе так удобнее…

— Спасибо, Жень.

Она ведет плечом, словно от внезапного сквозняка, а потом вкратце рассказывает, где и что лежит в комнате Хельга, когда его можно будет кормить и какие игрушки его самые любимые.

— Я взяла работу на дом, так что…

Наклоняется, чтобы пригладить взъерошенные волосы Хельга, и знакомый запах пряного меда с горечью проникает в меня сквозь ноздри. На секунду я снова непростительно вываливаюсь в прошлое: туда, где мог протянуть руку и дотронуться до нее, и все было просто, без изысков и фейерверков. Тихо, без скандалов и криков.

— Не буду вам мешать. — Женя распрямляется, посылает Хельгу воздушный поцелуй и быстро уходит.

А я снова задумчиво тру ямочку на подбородке сына — единственное, что в нем от Жени.

И понимаю, что это будет очень тяжёлый вечер.

Но на следующие несколько часов я просто выпадаю из реальности.

Мы с Хельгом сперва строим огромный замок из кубиков, который заселяем вырезанными мной бумажными солдатиками, потом сын с громким и счастливым улюлюканьем рушит хлипкую конструкцию, а я валяюсь на полу и просто смеюсь, потому что в этот момент он похож на индейца, который в одно лицо разбил на голову армию конкистадоров. Потом мы долго выбираем книгу для чтения и, наконец, останавливаемся на «Рукавичке». Я впервые читаю что-то ребенку и впервые пытаюсь делать это в ролях. Получается не особенно хорошо, так что теперь уже Хельг громко и заливисто хохочет, когда я несколько раз фальшивлю роль Медведя не басом, а альтом. Украдкой включаю диктофон, чтобы унести с собой каплю сегодняшнего дня и слушать смех своего сына пока буду ждать новой встречи.

Мы еще рядом, но мне пиздец, как больно от одной мысли, что за окном уже стемнело, а значит скоро Женя укажет мне на дверь. Скорее всего — до следующих выходных.

А самое поганое в этом всем то, что я не заслужил всего этого.

Да, был хреновым мужиком для нее, тем еще гандоном, хоть об этом, как и обо всех прочих поступках, я тоже не сожалею. Но если бы я узнал о ребенке, это… многое бы изменило. Говорить об этом теперь уже не имеет смысла — игра сыграна, и мы с Женей отыграли свои роли, хоть даже сейчас я слышу противный отголосок фальши.

Но если бы на ее месте был кто-то вроде Мадам Брошкиной, хрен бы я видел своего ребенка без списка требований длинной до экватора. И это тоже раздражает. Я снова, как и годы назад, не понимаю ни Женю, ни ее поступки. С какой стороны к ней подступиться? Что сказать, чтобы этот Сезам открылся?

И самое главное — хочу ли я его открыть?

Ее голос вытаскивает меня из раздумий, пока мы с Хельгом играем с лабиринтом из деревянных бусин. Мой пацан точно вырастет умным, потому что уже сейчас сопит и пыхтит, но не сдается, медленно перетаскивая бусины по хитросплетениям разноцветной проволоки.