Книга Берлинский дневник. Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента - Уильям Ширер

Да, у немцев было превосходство в воздухе. Да, англичане не обеспечивали той воздушной поддержки, которую могли и должны были обеспечивать. И все-таки даже это не объясняет поражение французов. Насколько можно понять, эффективность военно-воздушных сил в этой войне преувеличена. Читаешь о массированных авиационных налетах по колоннам союзников на дорогах. Но напрасно искать там следы этих налетов. Воронок от бомб нет. Да, германская тактика состояла в том, чтобы сначала обстрелять войска из пулеметов, а потом, когда они рассредоточатся по обочинам дороги, бомбить эти обочины (сохранив таким образом дорогу, которой они захотят воспользоваться в будущем). Но и по ним едешь плавно. Редкие воронки вдоль обочин или на прилегающих полях — этого недостаточно, чтобы уничтожить армию. Самая смертоносная работа была проделана германской авиацией у Дюнкерка, где англичане сдерживали немцев ровно десять дней.

Тогда выходит, что в целом, хотя французы и сражались храбро то в одном, то в другом месте, их армия оказалась парализованной сразу же после первого прорыва немцев. А потом она прекратила свое существование, практически без борьбы. Во-первых, у французов, словно их кто одурманил, не оказалось воли к борьбе даже тогда, когда на их землю вступил самый ненавистный враг. Это был полнейший коллапс всего французского общества и французского духа. Во-вторых, имели место предательство или преступная халатность в верховном командовании и среди старших офицеров в войсках. А в широких солдатских массах победу одержала коммунистическая пропаганда. Ее идея была: «Не воевать». Никогда еще этот народ так не предавали.

Еще два соображения.

Первое. Профессионализм союзного и германского командования. Всего несколько недель назад генерал сэр Эдмунд Айронсайд, начальник британского имперского Генерального штаба, хвастливо говорил американским корреспондентам в Лондоне о своем главном преимуществе, которое заключалось в том, что во Франции в его распоряжении было несколько генералов, командовавших во время прошлой мировой войны дивизиями, а немецкие генералы гораздо моложе, и в прошлую войну они командовали разве что ротами. Сэр Эдмунд всерьез полагал, что имеющийся у его престарелых генералов опыт в конце концов окажется решающим фактором.

Это было глупое хвастовство, и наверняка сейчас, в свете происшедших событий, генерал о нем сожалеет. Да, командный состав германской армии по большей части просто юнцы по сравнению с теми французскими генералами, которых мы видели. Последние производят впечатление культурных, интеллигентных, дряхлых и болезненных стариков, у которых новые идеи перестали возникать лет двадцать назад, а больших физических нагрузок не было уже лет десять. Немецкие генералы — полная противоположность. Многим нет и сорока лет, большинству — от сорока до пятидесяти, немногим, среди высших чинов, — от пятидесяти до шестидесяти. И у них есть все свойства молодости: энергия, смелость, воображение, инициативность и хорошее физическое здоровье. Генерал фон Рейхенау, командовавший в Польше Целой армией, первым форсировал Вислу. Он ее переплыл. Командиром нескольких сот германских парашютистов в Роттердаме был генерал, который рисковал наравне с лейтенантами и рядовыми, его тяжело ранило. Во главе всех крупных танковых атак шли боевые генералы. Они не сидели в специально вырытых за десять миль от линии фронта безопасных убежищах и не управляли войсками по радио. Они находились в своих танках в гуще сражения и командовали по радиосвязи или с помощью сигналов оттуда, откуда они могли видеть, как идет бой.

И, как полагается юным, эти молодые генералы не испытывали сомнений относительно нововведений, неординарных и рискованных действий.

Главная беда союзного, особенно французского, командования была в том, что в нем преобладали старики, которые совершили фатальную ошибку, полагая, что эта война будет вестись по тем же общим схемам, что и прошлая. Их негибкое военное мышление застряло где-то между 1914-м и 1918 годом, и эта матрица в их умах осталась неизменной. Я думаю, это объясняет, почему, столкнувшись с новым немецким типом ведения войны, французы не смогли настроить себя на противостояние ей.

Ничто не заставило этих дряхлых стариков заранее приспособиться к совершенно новому виду боевых действий. Непостижимым в нынешней военной кампании на западе является то, что союзное командование вообще, кажется, не позаботилось о том, чтобы учесть уроки польской кампании. Ведь в Польше германская армия применила ту же тактику, что и позднее в Нидерландах, Бельгии и Франции: парашютисты и пикирующие бомбардировщики для нарушения коммуникаций в тылу, стремительные, пронзающие, как игла, удары танковых дивизий по главным дорогам через линии обороны противника, чтобы оттеснить его поглубже и зажать в клещах, избегая таким образом фронтальных атак и не давая противнику возможности вести фронтальную оборону вдоль охраняемого рубежа, и выход в глубокий тыл противника еще до того, как он сумеет обустроить позиции. Восемь месяцев отделяют польскую кампанию от наступления на западе, и до сих пор мало что свидетельствует об использовании генералами Британии и Франции этого драгоценного времени для организации новой системы обороны, соответствующей тактике, примененной немцами в Польше. Видимо, они сильно недооценили сопротивление, оказанное польской армией. Возможно, решили, что она была просто плохо вооруженной толпой и что в столкновении с первоклассной армией, подобной французской, укрывшейся за линией Мажино, новый стиль боевых действий немцев не будет столь эффективен. Если бы линия Мажино простиралась от Седана до моря, такая точка зрения была бы оправданна. Но союзники знали, и немцы помнили, что линия Мажино заканчивалась как раз в нескольких милях восточнее Седана.

Второе обстоятельство — фантастически высокий моральный дух германской армии. Из тех, кто не видел ее в действии, мало кто понимает, насколько она отличается от той, которую кайзер бросил против Бельгии и Франции в 1914 году. Я вспоминаю, как удивил меня в прошлое Рождество совершенно новый дух в германском военно-морском флоте. Он основывался на товарищеских отношениях между офицерами и рядовыми. То же самое и в немецкой сухопутной армии. Это трудно объяснить. Старый прусский «гусиный шаг», щелканье каблуками, «Так точно!» рядового при ответе офицеру — все это еще есть. Но громадная пропасть между рядовыми и офицерами в эту войну исчезла. Немецкий офицер больше не представляет собой или, по крайней мере, не осознает себя представителем какого-то класса или касты. И солдаты в строю чувствуют это. Они чувствуют себя членами одной большой семьи. Даже отдание чести имеет новый смысл. Немецкие военнослужащие отдают честь друг другу, придавая этому жесту скорее товарищеский смысл, нежели просто признавая старшинство в чине. В кафе, ресторанах и закусочных солдаты и офицеры в неслужебное время сидят за одним столом и разговаривают как мужчины с мужчинами. Такое было бы немыслимо в прошлую войну и, вероятно, необычно для армий Запада, включая нашу. На фронте солдаты и офицеры обычно питаются с одной полевой кухни. В Компьене я обедал с одним молодым капитаном, который стоял в очереди к полевой кухне вместе с солдатами. Вспоминаю полковника в Париже, который устроил десятку своих солдат великолепный ланч в маленьком баскском ресторанчике на авеню Опера. Когда ланч закончился, он с заботливостью любящего отца составил им план осмотра достопримечательностей Парижа. Уважение этих простых солдат к своему полковнику трудно было бы преувеличить. Причем не как к старшему по званию, а как к человеку. Гитлер сам разработал для немецких офицеров подробные инструкции о том, как они должны проявлять интерес к личным проблемам своих подчиненных. Одним из самых эффективных подразделений германской армии на фронте является полевая почта, доставляющая солдатам письма и посылки из дома, независимо от места их расположения, и заботящаяся о своевременной отправке писем и посылок с фронта. В последние дни редкий солдат не отправил домой бесплатно по полевой почте шелковые чулки и духи.