Книга Жаждущие престола - Валентин Пронин

– Когда глупый дает плату умному и требует за это невыполнимого, умный может не исполнять его поручение, – сказал он. – Я успел разобраться во всех московитских и польских распрях.

На другое утро вероломные крымчаки неожиданно напали на отряд Лыкова. Отбиваясь, стрельцы переправились через Оку. Потеряли многих убитыми и ранеными.

Кантемир-мурза на горячем гнедом жеребце проскакал вдоль обоза, присланного Шуйским. С торжествующим видом он приказал своим всадникам возвращаться. Крымская десятитысячная орда развернулась и, не вступая больше ни с кем в боевое соприкосновение, по знакомым путям, по старинным шляхам двинулась, отягощенная московским золотом, в Крым.

Узнав о предательском поступке татар, Шуйский схватился за голову. Позвали даже лекаря, чтобы привести его в чувство и восстановить соображение.

Бояре скрежетали зубами, плевались и бранились по-черному, как мизинные людишки. «У, хрен старый, последнего разума лишился… Отвалил поганым столько сокровищ, столько золота и – попусту, чтоб те сгинуть, безумный расточитель… Кабыть его собственное, а не казна…»

IV

Москва опять бурлила, отдышавшись после исчезновения Тушинского табора, после внезапного его пожара. Однако беда вновь приближалась.

Филарет Романов выехал из Тушина с последними польскими отрядами. Он надеялся найти пристанище под Смоленском, в королевских обозах. На Шуйского никакой уж и оглядки у него не было. Царь боялся показаться из своего дворца. Народ, толпившийся в Кремле, на Ивановской площади, увидев случайно в окне Шуйского, кричал без удержу, зло и нахально: «Шуйский, уходи! Ты нам не царь!»

А патриарха Филарета царские воеводы задержали на пути к королю и отправили в Москву. Привезли насильно во дворец. Филарет оправдывался: я, мол, пастырь, службы Богу проводил как положено, чего еще от меня хотят? А «тушинское» посольство к королю возглавил, потому что бояре требовали. Я вроде бы и не мог не подчиниться.

Василий Шуйский не осмелился судить «воровского» патриарха и разрешил ему остаться в столице. Тем самым заимел у себя под боком еще одного опаснейшего врага.

Группа остававшихся в Москве думских бояр во главе с князем Федором Мстиславским составили нечто похожее на пропольскую партию, которая ратовала за возведение на московский престол польского королевича Владислава. Между прочим, все знали, что дед Мстиславского был выходцем из Литвы. Когда Шуйский рвался к престолу, на который целился и Мстиславский, Василий Иванович в пику ему ставил его литовское происхождение.

Давно протягивал руки к короне Василий Васильевич Голицын. Однако и тут он проиграл борьбу с Шуйскими, напомнившими ему: Голицыны, хоть и четыре века как обрусели, а все же род свой ведут от литовского князя Гедимина, то есть в этом «местничестве» перешибали происхождением все-таки «рюриковичи».

Князь Василий Голицын не стал бы лично пачкать свои холеные руки кровью. Однако он, даже более Шуйского, шел на прямые устранения высоко стоящих, но мешавших ему людей. Он приказал задушить Федора Годунова, который был уже коронован. Так Голицын стал цареубийцей. Это нисколько не помешало его значительности и благостности, как православного вельможи, для которого цареубийство по церковному понятию значило страшный и непростительный грех перед Богом. Так же смело и уверенно он вел убийц для уничтожения Лжедимитрия. А тот, будучи, разумеется, самозванцем, все-таки короновался по всем священным правилам христианства. И князь Василий Голицын во второй раз (чужими усилиями) стал цареубийцей.

Приближались все явственней замена или устранение Шуйского. И вот образовался (в осажденной вторым самозванцем и Жолкевским Москве) заговор.

Располагая тремя тысячами казаков, князь Дмитрий Трубецкой, пусть и примыкал к лагерю самозванца, но мечтал хитростью попасть в столицу. Он предлагал москвичам освободить трон от Шуйского, а со своей стороны обещал покончить с «Димитрием Ивановичем». После чего Московское государство должно было выбрать себе нового государя, который положил бы конец братоубийственной войне.

Трубецкого поддержал вчерашний «тушинский» патриарх Филарет и князь Василий Васильевич Голицын. В военном лагере за Серпуховскими воротами открылся самообразовавшийся Земский собор с участием Боярской думы, высшего духовенства и представителей из народа. «Мизинные» москвитяне оказались богатые, известные всем купцы, некоторые хозяева оружейных и других мастерских, стрельцы из младших начальников (они же хозяева лавок и мастерских), знатные на Москве кузнецы, золотых дел мастера и прочий самостоятельный и небедный люд.

Все выступали за то, чтобы царя Василия Шуйского от трона отрешить. А выбрать от Москвы и многих русских городов достойного и известного человека – воеводу, боярина, богатого «гостя», даже хозяина-мастерового.

В Кремль отправились князь Воротынский, боярин Федор Шереметев и патриарх со всем священным собором.

– Нет, нет! – завопил, как припадочный, низкорослый, темнолицый, горбоносый старик с редкой седеющей бородой. – Не могите по праву царскому, человеческому и божественному! Убейте тогда лучше меня хилого, болезного… Убивайте, душите… Я и сам вскорости отойду…

– Да смирися, Василий Иванович, – стал увещевать царя Воротынский. – Я же свояк твой, дурного тебе не желаю. Ну, время твое подошло. Не хочет Москва, Дума, народ тебя в царях над собой держать.

– Не может видеть более народ царя, принесшего ему несусветные беды, – вступил Шереметев. – Дело решенное, не брыкайся и не вопияй, Василий… Хуже будет…

– Склони главу свою, государь, расстанься с властию и покинь трон сей, – уговаривал патриарх Шуйского. – Глас народа – глас Божий, се однозначительное понятие есть. Не отвергай призыв сей, брось гордыню… Склони пред Богом главу, согни выю свою…

– Нет, нет и нет! Не по закону… – как безумец, зыркая затравленно отечными старческими глазами, хрипел царь.

– Я со боярами-думцами уж решили промыслить для тебя удельное княжество со столицею в Нижнем Новгороде… Град богатый, земли кругом привольные… Река одна в другую втекают: Ока, Волга… Чего тебе еще надобно до конца дней твоих?.. А наследника у тебя нету, – заключил Воротынский. Он хотел взять из рук Шуйского царский посох.

– Не дам, не дам жезл царский мой! – заверещал, как зверек в клетке, низкорослый старец. – Не дам! Убью!

После получаса пререканий и бесплодных уговоров рослый Шереметев и один из дьяков отцепили скрюченные пальцы царя от посоха и потащили его к дверям в задние покои.

– Ай, ай! Погубители, ироды! – тонко кричал Шуйский.

Шереметев мигнул двум переодетым в черные подрясники молодцам. Они быстро скрутили цепкого старика и вывели его силой из дворца на Старый двор.

Потом завертелась ужасающая круговерть. Князь Дмитрий Трубецкой взошел на Лобное место и призвал открыть Серпуховские ворота и впустить в Москву «истинного царя Димитрия Ивановича». Рев разноголосый понесся по Красной площади. Одни кричали: «Слава государю Димитрию Ивановичу!» Другие возражали: «Да он же с поляками, с убойцей, полковником ихним Сапегой… Опять резню начнут… Не желаем!» Третьи требовали: «Как собор порешил… Пусть выбирают царем подходящего человека…»