Книга Рождение Темного Меча - Трейси Хикмэн

— Он не горячий, — потрясенно прошептал Джорам, кладя руки на заготовку. — Идите сюда, Сарьон! Взгляните! Взгляните, что мы создали!

И, позабыв от возбуждения о всякой неприязни, он схватил каталиста за руку и подтащил поближе.

Чего он ожидал? Сарьон и сам этого толком не знал. Он видел в древней книге изображения мечей: изящно изогнутые клинки, резные рукояти... Рисунки, тщательно и любовно выполненные теми, кто некогда держал в руках эти орудия тьмы. Сарьон поразился, поняв, насколько эти иллюстрации врезались ему в память. Он много раз повторял себе, что это орудия тьмы, инструменты Смерти. И вот теперь он, ощутив укол разочарования, вдруг осознал, что рисовал их в своем сознании, втайне восхищаясь их изысканной эффективностью. И ему отчаянно хотелось — возможно, не меньше, чем Джораму, — попробовать, сумеет ли он воспроизвести эту красоту.

У них ничего не получилось. Сарьон отпрянул, вырвав руку из руки Джорама. Эта вещь, лежащая на каменном полу, не была красивой. Она была уродливой. Орудие тьмы, инструмент Смерти, а вовсе не яркий, сверкающий клинок света.

Тут Сарьону пришло в голову, что за мечами, изображенными в древних книгах, стояли столетия мастерства. Джорам же был неопытным самоучкой, не обладающим ни навыками, ни знаниями. И созданный им меч вполне мог бы тысячи лет назад принадлежать какому-нибудь его предку-варвару.

Меч был массивным — рукоять была отлита вместе с клинком — и не отличался изяществом. Клинок был прямым, почти одной ширины с рукоятью. Их разделяло короткое, грубо выполненное перекрестье. Рукоять была слегка скруглена, чтоб удобнее было держать. Джорам сделал на конце рукояти шарообразное утолщение, в попытке уравновесить меч. Сарьон сообразил, что это было необходимо, дабы успешно управляться с оружием.

Оружие казалось грубым и уродливым. Логически Сарьон способен был с этим примириться. Но в мече было также нечто устрашающее, нечто дьявольское: скругленная выпуклость на рукояти в сочетании с длинной шеей самой рукояти, короткими, грубыми ручками перекрестья и узким телом клинка превращали оружие в отвратительную пародию на человеческое существо.

Меч лежал у его ног, словно труп, словно воплощение прегрешений каталиста.

— Уничтожь его! — хрипло выдохнул Сарьон и даже протянул руку, чтобы схватить меч и швырнуть его в горн, в самое пламя. Но Джорам оттолкнул каталиста.

— Вы что, спятили?

Сарьон споткнулся и упал на обломки формы.

— Нет, я опомнился, впервые за много дней, — глухо воскликнул он, поднимаясь. — Уничтожь его, Джорам! Уничтожь, или он уничтожит тебя!

— Вы что, прорицателем заделались? — сердито огрызнулся Джорам. — Хотите потягаться с Симкином?

— Мне не нужны карты, чтобы узреть будущее в этом оружии, — сказал Сарьон, указывая на меч дрожащей рукой. — Посмотри на него, Джорам! Посмотри! Ты Мертв, но жизнь течет в твоих жилах. Ты испытываешь хоть какие-то чувства. А этот меч мертв! И он будет нести одну лишь смерть!

— Нет, каталист! — возразил Джорам. Глаза его были темны и холодны, словно клинок. — Ибо ты дашь ему Жизнь.

— Нет. — Сарьон решительно покачал головой. Он запахнул рясу и попытался подобрать нужные слова, чтобы объяснить Джораму, чтобы убедить его... Но на ум ничего не шло. Ничего, кроме меча, что лежал на полу среди обломков.

— Ты дашь ему Жизнь, Сарьон, — негромко повторил Джорам, неуклюже поднимая меч. К клинку прилипли кусочки глины. Местами виднелись тоненькие усики металла — там, где форма оказалась с дефектами и металл затек в них. — Ты очень хорошо говоришь о смерти, каталист. Правильно говоришь. Ты прав. Вот это, — он взмахнул мечом и едва не выронил его, так повело запястье от непривычного веса, — мертво. И несет смерть. Но у клинка две стороны, Сарьон. Он также несет жизнь. Это будет жизнь для Андона и его людей — не говоря уже всех прочих, кого Блалох намеревается использовать.

— Тебе же нет до них никакого дела! — обвиняюще воскликнул Сарьон. Он тяжело дышал.

— Может, и нет, — холодно отозвался Джорам. Он выпрямился, встряхнул головой, откидывая вьющуюся копну волос с лица, и взглянул на Сарьона. Темные глаза ничего не выражали. — А кому до них есть дело? Императору? Твоему епископу? Может, твоему богу? Нет, каталист. До них нет дела никому, кроме тебя. И это твоя беда, не моя. Ибо ты сделаешь то, что я от тебя хочу, — потому что тебя это волнует.

У Сарьона язык прилип к небу. Мысли бурлили у него в сознании, но не находили выхода. Как мог этот юноша заглянуть в самые сокровенные уголки его души?

Увидев искаженное мукой лицо каталиста и его расширенные глаза, Джорам снова улыбнулся, той самой жуткой усмешкой, в которой не было ни капли веселья.

— Ты говоришь, что мы принесли в мир смерть, — сказал он, пожав плечами. — Я же скажу, что смерть и так в нем присутствует. Мы принесли в него жизнь.

Меч лежал на наковальне. Джорам поместил его в горн и нагрел, чтобы металл снова сделался ковким. Теперь оружие отсвечивало красным, показывая, что сплав вобрал скорее свойства железа, чем темного камня, светящегося белым цветом. Юноша принялся бить по клинку молотом, формируя его лезвие. Потом, когда меч будет закален, лезвия и кончик можно будет подправить на каменном точиле.

Сарьон наблюдал за работой Джорама. В душе у него царило смятение; глаза жгло, и трудно было смотреть. Сердце гулко ухало вместе с ударами молота, отдававшимися во всем теле.

Жизнь... смерть... жизнь... смерть... Меч изменялся с каждым ударом молота, с каждым ударом сердца. Сарьон вдруг понял, что ошибался. Меч вовсе не был мертв. Он был жив, ужасающе жив; он извивался и дрожал, как будто наслаждался каждым ударом. Этот грохот нервировал и изматывал, но когда Джорам наконец отложил молот в сторону, воцарившаяся чудовищная тишина оказалась громче и болезненнее грохота молота. Джорам подхватил меч железными клещами на длинной ручке и мрачно взглянул на каталиста. Сарьон сидел, ссутулившись и кутаясь в рясу; вид у него был самый жалкий. Каталист дрожал: его пробрал холодный пот.

— Давай, каталист, — сказал Джорам. — Даруй мне Жизнь.

Он произнес это нарочито издевательски, передразнивая Блалоха.

Сарьон зажмурился, но огонь горна по-прежнему продолжал гореть у него перед глазами. Казалось, будто все вокруг заплывает кровью. Джорам казался неясным темным пятном, а вот оружие у него в руке сияло ослепительно зеленым. Среди пламени и крови возникали видения: умирающий молодой дьякон... Андон, привязанный к столбу, обмякший под градом ударов... Мосия, спасающийся от настигающей его погони...

«Я же скажу, что смерть и так присутствует в мире...»

Сарьон колебался. В памяти его всплыли другие картины: епископ, уносящий малютку-принца на смерть, все те дети, которых послал на смерть он сам, «ради блага мира».

Быть может, мир существовал только в каждом из этих детей.

Все вокруг Сарьона было немо и недвижно. Он слышал, как стучит его сердце — словно приглушенные удары молота, — и знал, что для него мир теперь заключается в Мосии, в Андоне, в детях из того приграничного селения, которые видели, как горят их дома. Сарьон набрал побольше воздуху в грудь — и обратился к магии.