Книга Клеопатра - Фаина Гримберг

Золото на свете!..[82]

Близнецам исполнилось три года, когда Александрию потрясло одно страшное судебное дело. Некий Диодор, муж Артемиссы, пьяница и бездельник, сговорился с одним работорговцем, пообещав продать ему свою двухлетнюю дочь. Когда жена ушла на рынок, Диодор взял ребёнка на руки и понёс в дом работорговца. Но Диодор был по своему обыкновению пьян, споткнулся и упал вместе с девочкой. Малышка ударилась головой о каменную ступеньку и погибла! Артемисса кинулась на площадь с криком:

— Пусть боги сделают так, чтобы сыновья оставили его без погребения! Пусть боги сделают так!..

Царица присутствовала при разбирательстве этого громкого дела и сама утвердила приговор: смертную казнь! Вернувшись из суда, она прижимала дочь к груди и целовала со слезами, как будто и её девочке грозила опасность!..

Антосу минуло восемь лет. Он прилежно учился, рос очень серьёзным. В глазах его, когда мать смотрела в его глаза, читались невысказанные вопросы. Может быть, он хотел спросить её о своём отце? Но не спрашивал. К рождению брата и сестры он отнёсся удивительно спокойно. Поиграв с трёхлетними малышами, Маргарита шла в покой старшего сына. Она уже не могла относиться к десятилетнему царевичу, как относятся матери к маленьким детям. Она и не была властной матерью. Она всё более видела в этом мальчике своего младшего друга, человека, с которым она могла рассуждать о стихах, о всемирной истории. Она тихо сидела в его классной комнате и слушала с умилением, как он читает вслух жизнеописание великого Александра. Рядом с царевичем сидел Николай Дамаскин, молодой иудей, одетый, как одевались в Александрии щеголеватые состоятельные греческие интеллектуалы, гиматий его доходил до середины икр, а на улице он обёртывал гиматий светло-коричневого цвета изящно и сложно, так, чтобы почти спрятать обе руки, такой способ драпировки гиматия издавна назывался «ораторским». Глаза Николая Дамаскина были очень ясные, большие и светло-карие, с этим юношеским выражением мягкой весёлости и простого светлого ума, очень живые глаза... Клеопатра садилась напротив учителя и ученика, слушала чтение мальчика, искренно любовалась своим первенцем... Как-то раз Аполлодор сказал царице, что Николай Дамаскин пишет о Юлии Цезаре. Улыбнувшись уклончиво и ласково, Аполлодор заметил Клеопатре, что ей, пожалуй, следовало бы ознакомиться с трудами Николая Дамаскина. Маргарита приложила ладони к вискам, несколько картинно...

— Аполлодор! — сказала она. — Мы тысячу лет дружны с тобой! У меня довольно головных болей. Антос получает прекрасное образование и привязан к своему наставнику. Мне совершенно всё равно, какие писания выходят из-под пера этого человека! Обо мне ещё напишут столько лжи! Почём знать! Может быть, он пишет нечто близкое к тому, что мы привыкли считать правдой!..

Аполлодор улыбнулся снова. Последнее время он часто прихварывал. Клеопатра подумала, с некоторым удивлением, что вот она вовсе не любит иудеев, однако и Максим — иудей, и Николай Дамаскин... Но она решила, что было бы нелепо слишком много размышлять об этом... Государство как-то существовало, римские легионеры постепенно укоренялись в Александрии, обзаводились семьями, как того и следовало ожидать. Уплата старинного долга Птолемея Авлета притормозилась, словно бы сама собой. Рим отчего-то притих. Было ясно, что впереди — новая гражданская война. Не было только ясно, когда она начнётся. Антоний не выезжал из Греции, где, согласно доходившим обильным слухам, жил счастливою семейной жизнью с Октавией. Маргарита занята была более всего детьми. Ею вдруг овладела простая религиозность греческой горожанки. Маргарита теперь чаще всего молилась не у алтаря своей Исиды, но у алтаря древней греческой Гестии, богини домашнего очага. Иногда царица появлялась в городе вместе с детьми. Её охотно приветствовали. Дети — серьёзный карапуз Хурмас, нежная застенчивая Тула, наследник Антос, державшийся так свободно, учтиво и вместе с тем сдержанно, — были прелестны. Клеопатра почувствовала, как это хорошо: думать не о своей красоте, но всего лишь о том, чтобы не посрамить своим внешним видом прелесть своих детей. Теперь она выглядела скромно и всё же величественно, как должна выглядеть родительница прекрасных детей... И, наслаждаясь своего рода самопожертвованием, царица приказала объявить публично своё распоряжение о престолонаследии. Она твёрдо вознамерилась передать престол старшему сыну, когда ему исполнится двадцать лет!.. Александрийцы приняли её решение едва ли не радостно! Им нравился Антос. Кроме того им нравилось думать, что нынешняя царица, в сущности, явление временное и в будущем сменит её этот славный мальчик, от которого возможно будет ожидать чего-нибудь хорошего, поскольку от будущего времени и принято ждать чего-нибудь хорошего!.. Маргарита начала и не завершила, не дописала одно стихотворение:

Дети спрашивают меня о чём-то

Или ни о чём не спрашивают

Детские голоса — молнии

Детские голоса — зарницы...[83]

Неожиданно умер Аполлодор. Говорили, что он простудился, прогулявшись с одним своим молодым приятелем под струями летнего дождя. Маргарита совершенно не ожидала его смерти и много плакала о нём. Тем не менее ей нужен был новый секретарь. Максим посоветовал Диомеда, математика из группы сравнительно молодых учёных Мусейона. Но, разумеется, тесные дружеские отношения, связывавшие её с Аполлодором, не могли повториться с другим человеком, формально занявшим его место... И отчего-то именно после смерти Аполлодора она часто тосковала о Марке Антонии. Пыталась вызвать в памяти его голос... непринуждённое и дружеское звучание, обращённое к ней... Она понимала, что он не проделывал с ней ничего удивительного, ничего такого, чего не проделывали бы другие мужчины с другими женщинами. Но она вспоминала и вспоминала, и вспоминалось самое простое... вот беспечная дружеская смешливая гримаса крупно и мило морщит черты его лица круглого... яркие серые глаза щурятся... он быстрыми поцелуями целует её спину и щекотно постукивает по её лопаткам кончиками пальцев... Он говорит, что её узкая смугловатая спина — звёздное небо, потому что россыпь мелких родинок — будто звёзды... маленькими кажутся звёзды, потому что высоко-высоко посверкивают... И она вдруг, посреди ночи, отсылала от себя Ирас, покорно исчезавшую тотчас, и плакала, плакала... и выходила из спальни с покрасневшими веками, даже обильное умывание холодной водой не могло скрыть покраснения и припухлости. Многие полагали, что она всё ещё оплакивает Аполлодора, и строили новые догадки об отношениях Сицилийца и царицы. Она ясно понимала, что смерть Аполлодора, эта внезапная смерть, дала ей возможность оплакивать разлуку с Марком Антонием... И ночами она не сдерживала слёз...

* * *

Потом она узнала, что Антоний выехал из Афин в Антиохию, отослав предварительно семью в Рим. Октавия ожидала от него второго ребёнка, с ней также отплыли в Рим — двухлетняя дочь её и Антония, дочь Антония от первого брака, оставившая, кажется, своего молодого мужа, и сын Антония от Фульвии, Юл. Другого сына от Фульвии, Антила, ровесника Антоса, Марк Антоний взял с собой в Антиохию. Какие дела привели Антония в Антиохию, Клеопатра не знала. Говорили, будто поездка его — поездка инспекционная, потому что он намеревается окончательно подчинить Восток, Азию Риму! И вот потому-то он и отправился инспектировать легионы, стоящие в Антиохии...