Книга Черный огонь. Славяне против варягов и черных волхвов - Николай Бахрошин

Я терпел и не пытался сопротивляться. Молчал, как положено мужчине и воину. А что было делать?

* * *

Светлая, летняя ночь легла на Сырую Мать серым мглистым покровом. Сквозь лохмотья туч пробивались иногда редкие блеклые звезды, но быстро скрывались за небесной завесой. Месяц изнутри высвечивал тучи желтым, и от этого их вид казался тревожным.

Настроение у меня тоже было тревожное. Я стоял на своих ногах, но со связанными руками, ждал решения старейшин талов.

На поляне, плешью залегшей среди далекого, незнакомого леса, было шумно, суетливо и бестолково, как всегда бывает в стойбищах талагайцев. Послушать их — так все одно не разобрать ничего, каждый что-то свое толкует, а что толкуют, небось и сами не понимают.

Бестолковый народ все-таки, думал я уже в который раз. В лесу тише зверя ходят, а на стойбищах гомон как дым висит.

Сейчас суеты вокруг было еще больше, чем обычно. Шаман Кирга сильно и часто бил в большой бубен, нараспев подвывая вслед глухим кожаным ударам. Закатывал глаза, так что виднелись одни белки, значит, разговаривал со своим Ягилой. Талагайцы тоже говорили все разом, перебивая друг друга в крик, размахивая руками и щелкая друг на друга зубами. Со стороны и не понять, кто из них старейшины, — никому никакого почтения не видно. Все одинаково грязные, закопченные, смуглые, в лохматых шкурах и больших островерхих шапках. По разговору — точно не видно. Услышав слово, каждый из талагайцев тут же начинает возражать в ответ, даже не дослушав до конца речь, не разобрав, к чему это слово сказано. От этого возле их костра совета всегда происходит великий шум. Его у них всегда больше, чем рассудительных, взвешенных приговоров, такой обычай. Бабы, дети и собаки теснились за спинами мужиков и, понятно, не держали рты на запоре, добавляя свою писклявую и рычащую бестолковщину.

Я ждал, пока они устанут орать, но их глотки казались неутомимыми. На что я хорошо понимал талагайскую речь, но тоже ничего разобрать Не мог. Как они только сами себя понимают — не перестаешь удивляться!

Шаман Кирга неожиданно перестал стучать и выть, вернул на место зрачки, глянул вокруг. Глазки у него были маленькие, заплывшие. Хитро, умно блестели на полном лице, покрытом коричневыми ветвистыми бородавками даже по носу. Богатые бородавки, обильно наградил его их Ягила этими жабьими украшениями… Одежа шамана из пушистых дорогих шкур была густо увешана звериными хвостами, понятными и непонятными костями, причудливыми деревянными фигурками, монетами и еще разной всячиной.

От неожиданности все вокруг тоже замолчали, недоуменно оглядываясь один на другого. Наступившая тишина даже зазвенела в ушах.

Потом шаман заговорил, и ни у кого не хватило смелости перебить его. А может, просто сил на ор уже не осталось. Вот как бывает, когда советуются сразу скопом, мелькнуло у меня в голове, свое мнение есть у каждого, зато решает только один. Впрочем, я давно знал, что голос шамана самый тяжелый у костра совета. Теперь лишний раз убедился.

— Кутря, князь поличей, пришел к нам в одиночку и без оружия. Это понятно. Значит, храбрый князь, — говорил Кирга, и талагайцы слушали его на удивление внимательно. Даже их собаки, похожие на волков, перестали лязгать на соседок зубами и выкусывать блох из шерсти. Только шумно дышали, косясь на него влажными темными глазами и высунув розовые языки. — Князь рассказал нам про черных шаманов, которые враги и лесным людям, и поличам. Это понятно. Только кто их видел, этих черных шаманов?

— Маленький Тозья видел, — напомнил кто-то из за чужих спин и тут же получил по заслугам.

Шаман засопел свирепо, снова закатил зрачки под веки. Потом выкатил обратно и подробно рассказал, что случается с теми, кто перебивает оглашение воли Ягилы.

— Ай-яй, Ягила не щадит таких и не милует! На носу у них вырастают красные прыщи, на языке — болючие гнойники, а внутри поселяется холодная, скользкая и черная жаба. И никак эту жабу не прокормить, все, что в рот входит, она съедает сама, вот оно как! И тогда, конечно, болтун умирает от голодных судорог. Ай, Ягила, ты могуч и безжалостен к тем, у кого слишком длинные языки!

Слушая шамана, я про себя усмехнулся, прикусив губу. Если их бог Ягила так безжалостен к болтунам, почему род талагайцев все еще существует в Яви, невольно подумалось мне. Значит, не так безжалостен…

Но больше никто Киргу не перебивал. Черной жабы внутри себя все талы боялись так же сильно, как ломотного духа или красной змеи, перекусывающей изнутри спину.

— Кто видел этих черных шаманов? — продолжил он. — Кто знает, откуда они пришли и зачем? Маленький Тозья видел, но где сейчас маленький Тозья? Охотится в богатых угодьях Ягилы, вот он где! Пусть его добыча будет обильной, а огонь в его новом чуме никогда не гаснет…

Не забывая про черную, ненасытную жабу, остальные талагайцы помянули Тозью сдержанными кивками.

— Я, Кирга, скажу так, — без помех продолжал шаман. — Князь Кутря пришел к нам как смелый воин. Он рассказал нам, что у нас общий враг. Пусть так Может, князь действительно говорит правду. Я не знаю… Пусть бог Ягила рассудит нас. Пусть князь сразится с лучшим из наших воинов на топорах и веревках, как это водится по нашим обычаям, а мы посмотрим, кому Ягила подарит победу. Если наш воин одолеет его, значит, его кровь нужна нашим мертвым, чтоб им было не так обидно. Если нет, значит, Ягила хочет, чтоб закончилась между нами вражда. Но, я думаю, силач Яши справится с пришлым князем… Наши духи обрадуются чужой крови…

Шаман Кирга хитро прищурился. Его и без того узкие глазки стали совсем как щелочки. Хитрый шаман… Я так и не понял, он за то, чтобы мириться с нами или наоборот. Никто этого не понял. Потом он всегда сможет сослаться на волю богов и повернуть свои слова в любую сторону. Талагайцы потом будут галдеть, что шаман, как всегда, оказался прав. А в чем прав? Может, именно так нужно управлять людьми — гнуть по-своему, и чтоб каждый при этом думал, что гнется оно в его сторону. Очень хитрый шаман… Может, в его бородавках обитает такая хитрость?

Талы разом и одобрительно загалдели. Поляна снопа словно бы полыхнула разноголосым гомоном. Думаю, долго хранить молчание им было тяжко, несмотря на всех жаб, взятых вместе с лягушками.

Значит, все-таки поединок, подумал я. Пусть так…

5

Волхв Ратень чувствовал — он плывет по реке. И даже не сам плывет. Быстрое, безостановочное течение несет его, подхватив, а он лишь сучит руками и ногами, беспомощно барахтается в его струях, то выныривая на поверхность, то вновь погружаясь вглубь.

Все так… Несет… Только сама река какая-то необычная. Густая, вязкая, багряного оттенка крови. И такая же, как кровь, горячая. А необычнее всего — чем глубже затягивает его течение, тем горячее ему становится. Пучина красных вод не приносит желанной прохлады, наоборот, жжет огнем, засыпает раскаленным пеплом лицо, корчит тело свирепой судорогой. Ближе к поверхности реки еще ничего, можно вздохнуть, а там, в глубине, — только кипяток и огонь.