Книга Синьора да Винчи - Робин Максвелл

— Пойду предупрежу Леонардо.

Лоренцо вдруг схватил меня за руку и прижал ее к своей щеке.

— Россыпи драгоценностей… — прошептал он и отпустил меня.

Я закрыла дверь в его спальню, и этому звуку, громкому, бесповоротному, тоже потом нашлось место в моей сокровищнице воспоминаний. Лоренцо… Как жестоко обошлись с нами парки…

Мне осталась память — только и всего.

ГЛАВА 34

Стойкость Il Magnifico побудила меня в последующие месяцы не уступать ему в храбрости. От нас зависело, жить или умереть нашей любимой Флоренции — я неустанно хваталась за эту мысль, понимая, как важно сейчас любой ценой сохранять присутствие духа. Выполнение нашего замысла исключало излишнюю слезливость, да и просто чувствительность казалась ненужной роскошью.

Через неделю после того, как наша немногочисленная компания перебралась в Павию, Леонардо привез туда ночью в повозке труп молодого мужчины. При жизни это был очень высокий человек с непомерно длинными конечностями и пальцами. Тело со всех сторон было обложено альпийским льдом, за который Лоренцо выложил кругленькую сумму.

Ни у кого не хватило решимости спросить, кто был этот бедняга, однако мы все догадывались, что подобное святотатство осуществилось лишь благодаря знакомствам Леонардо в морге миланской лечебницы. Мы с папенькой и Зороастром помогли ему перенести мертвеца в ателье и уложить на приготовленный загодя длинный стол. Тут же, у огромных окон, выходящих на юг, возвышалась громоздкая камера-обскура. Для лучшей сохранности мы снова обложили труп остатками льда.

Вопрос, что использовать в качестве закрепителя, был до сих пор не решен. Не одну неделю мы с папенькой и Зороастром провели у алхимического очага, экспериментируя со всевозможными веществами — от битума до солей хрома. Наилучший результат давали соли. Из хромистого железняка, смешанного с содой и известью, получалась при обжиге хромистая соль; он же, но в сочетании с поташом и известью давал калиевую соль. Растворенный в кислоте осадок позволял варьировать яркость и четкость изображения на ткани. Самые жаркие споры разгорались вокруг кислоты, которую предстояло использовать, и наилучшей пропорции для смеси элементов, куда мы собирались добавлять яичный белок.

В тот вечер Леонардо беспрестанно заглядывал в лабораторию, любопытствуя, как у нас продвигается дело, и продвигается ли вообще. Все полученные результаты он заносил в записную книжку.

Ужинали поздно. Зарядил дождь. Леонардо не находил себе места от беспокойства, заявив, что для опыта необходимо не менее восьми часов яркого солнца. Он не притронулся к пище и застывшим взглядом смотрел прямо перед собой.

Уже улегшись в постель, я некоторое время отгоняла мрачные мысли, роясь в памяти и перебирая самые приятные воспоминания. В конце концов, чтобы хорошенько выспаться и набраться сил, я смешала себе настойку из мака и валерианы и проспала всю ночь как убитая.

На рассвете меня разбудил папенька. Как же мы обрадовались, увидев, что дождь почти перестал и солнце снова вступало в свои права!

Мы вместе спустились в мастерскую Леонардо. Покойник лежал на столе ничком, с руками, убранными под тело. Его спина была сплошь исхлестана, будто бы бичом. Под кожей, надорванной во многих местах, проступала темно-красная плоть, но раны не кровоточили. Мне вовсе не хотелось знать, каким способом удалось достигнуть таких увечий, и молчаливо вознесла хвалу травам, принесшим мне столь мирный сон во время ночных истязаний.

— Дядюшка Катон, помоги-ка мне, — увидев меня в дверях, позвал сын.

Я собралась с духом и подошла. Леонардо подал мне большой хлопковый тампон — такой же, какой сам держал в руке.

— Сегодня мы изготовим одну половину плащаницы — только вид сзади. Тело надо припудрить, — он указал мне на чашу с белоснежным порошком, — оно должно быть совершенно белым, чтобы отпечаток на холсте получился темным.

Леонардо улыбнулся мне, словно вселяя надежду. Мы с ним были соучастниками, творцами Великого Искусства — я и мой сын. Мы были обречены на успех, ведь мы все поставили теперь на карту.

Я принялась припудривать исполосованную спину мертвеца, а Леонардо тем временем занимался установкой восьми высоких зеркал, скрепленных меж собой шарнирами. Только что я собралась спросить у него, зачем они понадобились, как он подал знак подмастерью, и тот позвал нас с папенькой в алхимическую лабораторию.

— Надо спешить, — предупредил нас Зороастр.

Мы тщательно перемешали яичный белок с закрепителем — в конце концов мы сошлись на том, что им будет хромистая соль. Приготовив достаточную порцию раствора, мы окунули в него один конец холста и натянули его для просушки на раму. Еще накануне, перед сном, мы обнаружили, что лучший проявитель — это обыкновенная моча.

Затем общими усилиями мы аккуратно заправили натянутый на раму холст в камеру-обскуру. Леонардо с Зороастром установили зеркальный восьмигранник между окнами и трупом. В довершение мой сын поместил позади отверстия идеально гладкую линзу, которую сам обточил специально для этого случая. Ожидая, пока солнце доберется до окон мастерской, он настолько сосредоточился на предстоящей задаче, так пылал от внутреннего нетерпения, что в эту минуту едва ли был здесь, с нами.

Наконец солнечные лучи хлынули в окна и попали на зеркала. Леонардо подкорректировал их погрешность, видимую только ему одному, и опыт начался. Я тут же оценила усиливающую роль зеркал, хотя всем сразу стало очевидно, что необычайно яркий свет и жара могут ускорить разложение трупа. Леонардо вздохнул с облегчением и выпроводил нас прочь из ателье.

— Теперь нам остается только ждать, — резонно заметил он. — Лучше пока уйти куда-нибудь, иначе эти восемь часов покажутся нам вечностью.

Мы послушались его и пошли на природу, решив пообедать al fresco[44]и прихватив для этой цели покрывала и подушки. Подходящее местечко нашлось на вершине одного из холмов, в уютной тени деревьев, спасающей от жаркого солнца. Леонардо не расставался с записной книжкой и лихорадочно зарисовывал в ней по памяти камеру-обскуру, труп и зеркальный восьмигранник. Зороастр, непривычный к праздности вне боттеги, бесцельно слонялся рядом и доводил Леонардо до белого каления.

— Ты можешь посидеть спокойно? — злобно спрашивал маэстро у своего помощника.

— Позволь показать тебе кое-какие осенние растения, — пожалев их обоих, предложил папенька Зороастру. — Их свойства ускоряют процесс разложения.

К вечеру ожидание сделалось невыносимым, и по дороге домой мы были не силах даже разговаривать друг с другом.

В мастерской, затаив дыхание, мы обследовали творение наших рук и обнаружили с большим облегчением и отчасти с изумлением, что на холсте запечатлелся некий темный призрачный образ. В нем были ясно различимы затылок, шея, плечи и силуэт спины с отчетливыми, почти черными отметинами, далее ягодицы, бедра и икры. Левая половина тела получилась менее отчетливой.